С ними по-хорошему нельзя - [75]

Первыми ввязываются в бой боковые судьи слабого пола. Пригоршней подобранной капусты мама квасит лицо миссис Килларни, а та отвечает суингом, который проходит мимо цели и вдребезги раскалывает грязную тарелку. Мэри наносит Джоэлу удар ногой, отчего тот ослабляет хватку, но папа, схватив за шевелюру, отшвыривает дочь к буфету, в котором разбивается несколько стаканов. Бесс жалобно стонет, а миссис Килларни, распоров себе руку в неудачной атаке на нашу посуду, прыгает от боли и звучно матерится. Мама, используя свое позиционное преимущество, тычет ей в пупок бутылкой с английским соусом. Миссис Килларни валится с ног. С целью аннексировать Бесс папа запускает пивной бутылкой в голову Джоэла, но мажет и захерачивает осколками все блюдо с салом. Мэри снова бросается на приступ, на этот раз вооружившись щипцами для колки орехов; папин нос, зажатый между двумя металлическими стержнями, брызжет кровью. Мама, развалившись на миссис Килларни, ритмически бьет ее башкой об пол. Воспользовавшись тем, что папа, пытаясь высвободиться, щекочет Мэри под мышками, Джоэл увлекает Бесс на кухню и закрывается там. Мы подскакиваем к двери, трясем ее и стучим в нее ногами. Дверь крепко заперта. Пора утихомириться.

Мама подняла миссис Килларни, усадила ее на стул и предложила ей укрепляющее. Затем мы расставили все приблизительно по своим местам, замели осколки и обломки в дальний угол и вновь устроились за столом в ожидании продолжения ужина. Обнаруживается, что Саломею, свалившуюся на пол во время стычки, слегка потоптали: ей также поднесли укрепляющее. Папа разлил по кругу уиски, дабы замедлить сердечное биение и отрегулировать дыхательный процесс.

По другую сторону кухонной двери слышны разнообразные звуки: стоны, сопение, робкие протесты, экзальтированные одобрения. Теперь я уже приблизительно знаю, в чем дело, и угадываю кое-что из того, что там происходит; я взрослая и почти осведомленная девушка. Я испытываю большое удовлетворение оттого, что могу в целом понять завязавшийся за столом разговор.

— Не сделал бы он еще одного ребенка, — шепчет мама со смущенным видом.

— Это удается не каждый раз, — замечает миссис Килларни с очень претенциозным видом.

— Чего они так шумят, — ворчит Мэри с раздраженным видом.

— Малышка все же получит свое, — подытоживает папа, делая вид, что не подает виду.

Вокальные сигналы Бесс и Джоэла достигают такой интенсивности, что дверь начинает вибрировать. Мэри закидывает ногу на ногу, спазматически царапает стол, откидывает голову назад и тяжело дышит. Втайне я уже давно разделяю эти эмоции.

И вдруг, внезапно — тишина.

Такая, что можно услышать, как кошка лакает молоко.

— Ах, — вздохнула мама, — теперь можно продолжать.

— Да, — сказал папа. — У меня начинает посасывать под ложечкой. Тем более что сало испортили.

— Осталась стофунтовая головка сыра, — сказала мама.

— Вы по-прежнему покупаете его у бакалейщика на Хатч-стрит? — спросила миссис Килларни.

— По-прежнему, — ответила мама.

— В таком случае я сейчас налакомлюсь, — сказала миссис Килларни.

Густо зардевшаяся Мэри не отрывала глаз от крохотного блика, маячившего в ее стакане с уиски. Со своей стороны, я была взволнована не меньше ее. Она подняла голову, и наши взоры встретились: они сами не ведали, что в них такое. В этот момент мы разом вздрогнули: в кухне возобновилась анимация.

— Ну нет! — завопил папа и ударил кулаком по столу. — Хватит! Я жрать хочу.

— Что ж ты хочешь, — произнесла мама, — молодость.

— Со мной такого никогда не бывало, — заметила миссис Килларни с достойным стремлением к объективности.

Я снова вздрогнула. В дверь позвонили.

Тотальная обеспокоенность.

В дверь позвонили еще раз, и уже настойчивее. Я сказала:

— Пойду открою.

И пошла открывать.

Это были два констебля: одного, Киргоу, в нашем квартале хорошо знали, другого я никогда не видела. Именно этот, второй, и заговорил первым.

— Ну что? — важно спросил он.

— Что «что»?

— Соседи жалуются.

Соседи! Ну и ну, это они-то жалуются! А сами кутят от Рождества до Сочельника, когда все хорошо, и дерутся от Сочельника до Рождества, когда все плохо.

— И на что же они жалуются?

— У вас произошло что-то серьезное.

— Выдумки.

— Возможно, имело место преступление. По их словам.

— Враки.

— Позвольте нам взглянуть.

Констебль отстранил меня рукой и вошел в сопровождении Киргоу, чья мимика дала мне понять, что лично он ни за что не предъявил бы таких требований. Мне следовало бы потребовать ордер на обыск, как в детективных романах, но констебли были уже в столовой. Я просеменила следом и оказалась свидетельницей аналогичного допроса мамы, которую, как обычно, распирало от невиновности, миссис Килларни, которая, пряча раненую руку, сжимала Саломею в трагической и обиженной позе, и Мэри, которая стеснительно покусывала подол своей юбки, что позволяло легавому рассмотреть ее ноги аж до самого пупка. Впрочем, вышеупомянутый легавый не обращал на это ни малейшего внимания, наверняка педераст и уж во всяком случае сукин сын, так как, несмотря на наши единогласные отрицания, он воспользовался кучкой битой посуды в углу и пятнами крови повсюду, принадлежавшими папе (кстати, куда он подевался?) и миссис Килларни, как основанием для более пристального расследования. Как будто он изо всех сил желал, чтобы здесь кого-нибудь убивали. Напрасно мы его разубеждали, все было бесполезно. В конце концов он озадаченно замолчал, нам тоже не хотелось говорить; воцарилась тишина.