С миру по нитке - [11]

Прошли годы, и, как ни странно, многие из тех «форпостовских» ребят при встрече со мной охотно предаются воспоминаниям о нашем беспрецедентном походе к морю через Волчьи Ворота, явно преувеличивая трудности, которые мы мужественно преодолели, иронизируя по поводу впавших тогда в уныние товарищей и приходя в конечном счете к выводу, что этот поход – одно из ярчайших событий нашего детства. А пионервожатая Таня, которую я как-то встретил на вечере у себя в институте, увидев меня, радостно вскрикнула:

– Привет, Сусанин! Ты на меня не в обиде?

– За что? – удивился я.

– Я простить себе до сих пор не могу, что оставила тебя одного черт-те где! Как вспомню – переживаю. Простишь меня?

– Ерунда! – успокоил я ее. – Я там отлично искупался. Ты прости меня – я ведь в самом деле чуть не стал для всех Сусаниным!

В последнее время я все чаще вспоминаю эту историю с форпостом. Думаю, наверное, потому, что в работе режиссера очень часто возникают ситуации, когда надо уверенным тоном сказать: надо это делать так! Хотя, если спросить каждого члена группы в отдельности, все наверняка критически отзовутся о моем решении. Да и у меня самого не всегда бывает стопроцентной уверенности в безошибочности выбранного пути. Но, как показал мой жизненный опыт, только так, как ни странно, можно что-то сделать. Ведь вышли мы все же к морю, идя по улице Кецховели!

Ау-у!

После окончания Высших сценарных курсов мне не удавалось долго сидеть в Москве – не было денег и я уезжал в Баку к родителям, писал сценарии, рассылал их веером по разным студиям и ждал, чтобы кто-то заинтересовался ими и меня вызвали бы на заключение договора.

И вот в один из таких моих приездов в Баку раздается вдруг звонок.

– Здравствуйте, с вами говорит режиссер Горковенко. Я хочу поставить фильм по вашему рассказу «Что наша жизнь?», напечатанному в «Литературке»!

– Очень приятно, – отвечаю. – А Слава стоит рядом с вами?

– Какой Слава?

– Ладно, не Слава. Значит, Валера! – Мне было ясно, что надо мною решили подшутить мои друзья, оставшиеся в Москве.

– Вы, видно, меня не расслышали, моя фамилия Горковенко! – продолжал человек в трубке. – Я выпускник ВГИКа и выбрал ваш рассказ «Что наша жизнь?» для своего дипломного фильма. Худрук у меня Ролан Быков, и он предлагает вам написать сценарий по вашему же рассказу. Вы ведь закончили сценарные курсы?

– Да, закончил, – ответил я, понимая, наконец, что это не шутка моих друзей: «дипломный фильм», «худрук Быков» – такое им не пришло бы в голову.- Извините, я думал, что это мои друзья решили подшутить надо мной...

– У вас хорошие друзья, – сказал Горковенко. – Когда вы будете в Москве?

– В любой момент! – ответил я.

– Нужно как можно быстрей, – сказал Горковенко. – Завтра можете вылететь?

– Нет, – твердо сказал я. – Я буду в Москве послепослезавтра. Раньше никак не получится...

Почему я назвал Горковенко такой срок, я сейчас объясню.

В год окончания курсов мы с моим сокурсником и соседои по комнате в общежитии Мишей Пташуком встретили в городе его знакомую цыганку и та сказала мне, чтобы я не летал в ближайшее время самолетами.

Я к этому не отнесся в тот момент серьезно, а когда настала пора лететь в Ереван на заключение договора на мой дипломный сценарий, вдруг вспомнил гадание этой цыганки и поехал поездом. А это три дня пути. Чтобы скрасить длительное путешествие я купил билет в спальный вагон, взял с собой транзисторный приемник, книги... Полдороги я ехал в купе один и наслаждался покоем, видами за окном, стуком колес, а после Ростова все переменилось: ко мне в купе проводница подселила безбилетника и как позже выяснилось, с экземой. Все видимые части его тела были покрыты розовыми шелушащимися пятнами. И хотя он убеждал меня, что его экзема незаразная – я вдруг стал чесаться. У меня чесалось все тело и я ничего с этим не мог поделать. И плюс жара в вагоне, отсутствие душа, который смог бы смыть, как мне тогда казалось, эту заразу. И когда за окном заплескалось Черное море у меня появилась навязчивая идея выкупаться в море, тем более, что дорога шла временами прямо по кромке берега и поезд то и дело останавливался, пропуская встречные составы. И вот в какой-то момент, когда поезд остановился почти у самого моря, я спрыгнул в одних трусах с подножки и бултыхнулся в морскую волну. В этот момент мне казалось, что соленая морская вода уничтожает всех микробов экземы на моем теле, смывает их, я очищаюсь от этой скверны. Я неистово бултыхался в море и вдруг услышал крик проводницы:

– Эй, сумасшедший, мы едем уже!

В самом деле, поезд медленно тронулся, из окон на меня с завистью смотрели пассажиры, и я босиком по гальке развил бешенную скорость, догнал свой вагон и сел...

В Ереване на худсовете мне сказали – немедленно надо лететь обратно в Москву и получить в Министерстве Газовой промышленности письменную консультацию по поводу ситуации с газопроводом, описанной в моем сценарии.

Директор киностудии выделил мне свою «Волгу», чтоб я заехал в гостиницу за вещами и успел бы к вечернему рейсу на Москву.

Мы заехали в гостиницу, я собрал свои вещи и, вспомнив слова цыганки, попросил шофера отвезти меня на вокзал. И трое суток пилил в духоте до Москвы, представляя, что обо мне сейчас говорят на ереванской студии. И опять по дороге ко мне в купе подселили безбилетника – пожилого горца в бурке и с кинжалом. Он, как объяснила мне проводница, ехал на свадьбу родственика в Ростов. И, что странно, всю дорогу до Ростова горец сидел на верхней полке на корточках, не сняв бурки, из под которой торчал кинжал. Меня это стало беспокоить, особенно ночью... Я не мог уснуть, часто вставал и делал вид, что иду в туалет, а на самом деле хотел убедиться, что делает горец. Он сидел все в той же позе, всю ночь, очень похожий на летучую мышь. Только после Ростова я смог уснуть после почти 24 часов нервного бдения.