С любовью, верой и отвагой - [15]

   — Пришёл узнать о разбойнике Ниязове, — усмехнулся казак. — А ну как вы его споймали?

   — Но это же была шутка.

   — Я тоже хочу пошутить. — Он развязал широкий кушак и извлёк из складок бережно завёрнутые два алых бутона роз на длинных ножках. Такие у Дуровых не росли.

   — Не пугайтесь, сударыня. К вам не подойду. Цветы здесь оставлю... — Он положил свой подарок на дорожке перед Надеждой и отступил назад.

Ваня стал дёргать Надежду за руку:

   — Маменька, можно я возьму?

   — Сын ваш? — Дьяконов кивнул на Ваню.

   — Да.

   — А где муж?

   — Далеко...

   — И моя жена далеко, — с сожалением произнёс молодой урядник, чем вызвал у Надежды немалое доверие. — В Пятиизбянской станице осталась. Детей вот только Бог пока не дал.

   — Разве вы давно женаты?

   — Четыре года...

Так продолжался первый их разговор. В нём было много случайных фраз, смысл которых, однако, был не важен. Они смотрели друг на друга и понимали, что должны увидеться снова. Надежда лишь упомянула, что гуляет в саду по утрам ежедневно, а Дьяконов сказал ей, что будет свободен от службы через неделю.

Их краткие встречи в саду продолжались весь июль и август и оставались тайной для родителей Надежды. Урядник Войска Донского держался чинно и благородно. Он приносил Ване деревянные игрушки, которые сам вырезал ножом. Надежде рассказывал о своих военных походах.

Собственно говоря, поход был один, но такой, что стоил иных десяти. В 1799 году, будучи рядовым казаком полка Грекова 8-го, Филипп побывал в Италии и Швейцарии, воевал с французами при Адде, Треббии, Нови[8]. В трёхдневном бою на реке Треббии Дьяконов видел несколько раз Суворова. Почти целый день полководец шёл вместе с казаками на выручку пехоте, уже вступившей в бой с войсками Макдональда.

Сначала Дьяконов обмолвился об этом вскользь, но, заметив неподдельный интерес своей собеседницы, стал припоминать детали, живо рисовать облик полководца, его поведение на марше, отношения с солдатами и офицерами. Надежда почти ничего не знала о последней кампании своего кумира. Фредерик Антиг и фон Раан об Итало-Швейцарском походе Суворова не писали потому, что их книги увидели свет раньше.

Теперь она не могла не думать о молодом казаке. Словно ведомый Божьим Провидением, он являлся в сад городничего и рассказывал ей о её возможном будущем: походы, бои, учения, наставления великого полководца. Но рано или поздно казаки уйдут отсюда и, может быть, снова отправятся на войну. Это был шанс, и упускать его ей никак не следовало.

И Надежда приняла решение. Теперь ей нужна была форменная казачья одежда, чтобы вместе с полком майора Балабина покинуть Сарапул. Посвящать в свои планы урядника она не хотела. Она лишь сказала ему, что мечтает научиться ездить верхом на мужском седле и хорошая лошадь у них на конюшне есть. Нет только подходящего для верховых прогулок костюма.

Дьяконов сначала принёс ей довольно новый чекмень, потом широкие шаровары с красными лампасами и строевую казачью шапку — в виде расширяющегося кверху цилиндра, меховую, с красным шлыком, свешивающимся набок. Надежда попыталась отдать ему деньги. Он их не взял. Сказал, что это — подарок.

Одежда была добротная, но большого размера. Несколько дней у неё ушло на то, чтобы подогнать вещи по своей фигуре. Надежда шила тайком от всех и при малейшей опасности прятала казачье одеяние в сундук с висячим замком. Чекмень она решила надевать только на суконную синюю жилетку, покрой которой разработала сама.

Это было изделие, весьма важное для её новой жизни. Во-первых, под сукно на груди Надежда поставила куски толстой парусины и простегала их суровыми нитками так, что они стали выгибаться вперёд и напоминать кирасу. Во-вторых, на парусине изнутри она нашила потайных карманчиков для золотых червонцев, которые собиралась взять с собой в дорогу.

Много раз Надежда примеряла свою жилетку-кирасу перед зеркалом, надевая её прямо на полотняную мужскую рубаху, и придирчиво осматривала себя со всех сторон. Ничего видно не было, и в этом смысле замысел вполне удался. Другое дело, что носить это жёсткое и грубое приспособление требовалось весь день и даже, наверное, ночью. К такому ещё надо было привыкнуть...

Однажды Дьяконов явился на встречу в сад грустным. Полк Балабина получил приказ выступать в поход. Надежда давно ждала этого приказа и обрадовалась, но вида не подала.

   — Что будет, Филипп Игнатович, если я пойду в поход вместе с вами?

   — Со мной? — удивился молодой казак.

   — С вашим полком, — уточнила она.

   — Хотите убежать из дома?

Надежда не ответила на этот вопрос. Опустив голову, она чертила летним кружевным зонтиком какие-то фигуры на дорожке, посыпанной речным песком. Урядник тоже молчал. Он был ошеломлён таким поворотом разговора. Сколько раз видались, а молодая барыня ни словом, ни жестом не дала ему понять, что желает большего.

Он ходил сюда развлечения ради и от симпатии к ней. Хотел забыть скучную службу нижнего чина, которую он, обер-офицерский сын, получивший достаточное образование, должен был отбыть перед давно назначенными ему серебряными шнурами хорунжего. Хотел играть с чужим ребёнком, коли Бог своего не дал. Хотел свободно говорить с дамой из светского городского общества.