С любовью, Старгерл - [43]

– Знаешь, может, для тебя это станет откровением, но представь себе, ты в этом мире не один. Я тоже здесь живу. Мне не нравится, когда мусорят, и это – мое дело.

Парень засунул в рот остатки лакомства, скомкал обертку и метнул через плечо, по-прежнему глядя мне прямо в глаза.

– Ты засоряешь мой мир… – повторила я.

– А свой собственный – в первую очередь, хочешь ты сказать? – ухмыльнулся он.

– Вот именно.

Перри высунул язык и облизал губы, тщательно стирая остатки шоколада и соуса от пиццы.

– Вот именно, – эхом отозвался он. – Так что́, сегодня на дому не учат?

– Не уходи от темы.

– От какой темы?

Парень медленно двинулся вперед. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

– О тебе и твоих замашках.

– О моих «мусорных» замашках.

– О твоих «мусорных» замашках.

– Тебе они покоя не дают?

– Если угодно.

– А у тебя никаких мусорных замашек нет?

Его голос звучал ровно и приятно, словно беседа шла об «Ундине» или чем-то в этом духе.

– Опять увиливаешь, – сказала я.

– Ах, черт, забыл, – Перри щелкнул пальцами, – еще одна дрянная привычка. Увиливать. – Он поднял палец вверх. – Итак, о чем мы? Предмет разговора… Замашки… Засоряешь… Мусор… – Парень поднес палец к губам, изображая глубокое размышление. – Ну так вот. Весь свет уже давно загажен. Так что за беда, если добавить еще немного сора? Если мир есть помойка, то вещи в нем – отходы. – Он пожал плечами и улыбнулся. – Ясно?

Я молча уставилась на него. Перри склонил голову набок и приблизил лицо к моему. На секунду мне показалось, что странный парень собирается меня поцеловать, но он просто постучал мне по лбу.

– Ну, что, не але?

– Это если мир помойка, – заметила я.

Он пожал мне руку и с издевкой потряс ее:

– Браво. Именно это я и говорю.

– Но он не помойка.

– Сказала одна такая.

– Это ты его таким считаешь.

– Считает один такой.

Я по-прежнему не сводила с него глаз. Не знала, с чего начать.

– Это неправда. Ты не прав.

Он пожал плечами:

– Можешь подать на меня в суд.

– Не можешь же ты считать…

– Я имею право считать как угодно.

Перри не замедлял шага. Я – тоже, только сейчас начиная отдавать себе отчет в том, как мало о нем знаю.

– Почему ты так говоришь?

– Тут мы возвращаемся к началу, – рассмеялся он и пропищал капризным детским голоском: – Ни-и твае де-е-ело.

– Ага. Так чего ты от меня ждешь? Что я стану болеть за тебя и подбадривать: «Давай, мол, Перри, вперед!», когда ты воруешь налево и направо, мусоришь по всему городу?..

Он потряс пальцем прямо у меня перед носом.

– Я от тебя ничего не жду. Это ты хочешь меня изменить, не я тебя. Понятно? Что до меня, так ты, по-моему, имеешь право творить все, что хочешь.

– Но только не критиковать тебя?

– Да нет. Слушай, если ты решила посвятить жизнь изучению меня, то… – он развел руками, – ради бога, сколько угодно. – Он перевел на меня взгляд пронзительно синих глаз. – Да и вообще… – Фраза повисла в воздухе. Перри горько усмехнулся.

У меня вдруг возникло странное чувство, будто я держу равновесие на роликовых коньках.

– Да и вообще – что?

– Мне понятно, почему ты так себя ведешь.

Я остановилась. Он – нет.

– Как я себя веду? Что ты имеешь в виду? О чем речь? – как-то жалко залепетала я.

Ответ он бросил через плечо так же небрежно, как обертку от «Сникерса»:

– Сама знаешь.

14 сентября

Объявление в «Утреннем ленапе»:

«Говорит, что мир ужасен,

а у самого торжество в глазах,

когда ныряет с вышки».

15 сентября

Дори Дилсон написала мне, в какой колледж ты собираешься. Мне нравится знать, где ты. Я всегда буду знать.

16 сентября

А=(ЗД)Раппс-Дэм303(С)

22 сентября

Не четверг, но я сходила на Календарный холм, ведь сегодня – осеннее равноденствие. Начало осени. Сегодня в полдень солнце встало точно над экватором, и, значит, день и ночь сравнялись по времени. А с этого дня до зимнего солнцестояния темное время суток будет удлиняться. Свет уходит от нас.

Пришлось хорошенько покрутить педали, чтобы успеть вовремя и вбить очередной шпатель. Я все-таки еще не привыкла жить без наручных и настенных часов. Особенно трудно вовремя вставать по «календарным» утрам. Но ложась в постель накануне, я твержу себе: «Когда солнце окажется на расстоянии велосипедной поездки от моего дома, я его услышу. Звук будет как от ветра в кронах деревьев. И я проснусь». Знаешь, получается!

Папа, конечно, не очень обрадовался, вернувшись в тот день домой и не найдя там ни единого прибора для измерения времени.

– И как, спрашивается, молочнику вставать в два ночи без будильника?

Вопрос разумный – нельзя не признать.

– Ладно, тогда, наверное, мне придется спать в подвале, – сказала мама, подмигнув мне. – Будильникам, которые звонят в два ночи, в моей жизни больше места нет.

В общем, папа купил себе новые наручные часы с крошечным будильником, который своим писком поднимает его, но не тревожит маму. Что касается его старых часов, он не перенес бы зрелища уничтожения их молотком, поэтому просто отнес их на случайную скамейку – кто-нибудь да найдет. А вообще, он к нашей затее отнесся довольно спокойно. В конце концов, за последний год ему довелось переехать из Аризоны в Пенсильванию, а профессию инженера-электронщика сменить на дело развозчика молока, так что остаться без часов в доме – для него не такое уж большое испытание. Папа у меня – человек очень гибкий, ко всему привыкает.