С крылатыми героями Балтики - [15]
На мостике неожиданно выяснилось, что один из находившихся рядом с нами матросов - свидетель трагедии, случившейся с баржей в Ладожском озере 17 сентября 1941 года. Он служил тогда на буксире "Орел", они оказывали помощь терпевшим бедствие. Возвращаясь к печальной истории и дополняя ее, командир канлодки указал:
- Вот это место. Сейчас мы в центре квадрата бедствия...
В глубоком молчании мы обнажили головы. Командир взял под козырек, на минуту был приспущен флаг корабля. Мне тогда подумалось: вероятно, здесь не первый раз исполняется этот внешне скромный, но с большим смыслом ритуал отдания почестей советским людям, погребенным в холодных водах Ладоги. Теперь это стало традицией. Она сопровождается церемонией спуска на воду венков многими нашими туристами, совершающими по озеру прогулки на теплоходах.
Приютино
Прибытие. - Приютино в прошлом. - Гарнизон. - Размещение. - Медицинские учреждения. - Боевой счет полка открыт. - Новые знакомства
Теплым солнечным утром первого дня лета сорок второго года мы прибыли в Приютино - один из живописнейших уголков замечательных ленинградских пригородов. Вокруг много зелени. Поблизости на наших глазах один за другим произвели посадку знакомые "яки". О приземлении снижающегося самолета свидетельствовала поднимаемая на пробеге пыль. Самого истребителя в момент соприкосновения с землей уже не было видно с дороги, где мы остановились. Он как бы погружался в окружавшие временный аэродром заросли.
Гладченко, Храмов и я в сопровождении матроса, вызвавшегося показать место, направляемся на КП 1-й эскадрильи капитана Павла Ивановича Павлова. Там командир полка. Ему надлежало доложить.
- С благополучным прибытием! - здороваясь с каждым за руку, приветствовал нас Слепенков, выслушав короткий рапорт капитана Гладченко. - Воюем вовсю! Правда, пока скромно; задания выполняем, но стервятников еще не сбивали, информировал он нас, сделав ударение на слове "пока".
Вид у Слепенкова и других летчиков, вернувшихся с задания, бодрый. Они по-прежнему жизнерадостны, никаких внешних перемен. Хотя теперь ими выполнялись не учебно-тренировочные, а настоящие боевые полеты в небе блокированного Ленинграда.
- Пополнение прибыло, начнем сбивать, - заметил капитан Павлов со свойственным ему оптимизмом.
- Безусловно, шансы теперь повысятся, летать сможем чаще и встреч с фашистами и возможностей отличиться у летчиков станет больше, - продолжил его мысль Слепенков.
Немного помолчав, командир серьезно добавил:
- Подмога особенно кстати сейчас, когда в Ленинграде белые ночи, сделавшие для технического состава напряженными сутки напролет. Каждый из них, недосыпая и недоедая, трудится за десятерых! От усталости с ног валятся, а ведь ни разу не подвели с подготовкой вылета!
- Летчикам труднее, товарищ майор, - подал голос техник звена Степан Евстигнеевич Тузык.
- У летчиков свои трудности. На то они и летчики. Старикам привычно, а молодежь втягивается постепенно. Обстановка дает им необходимый минимум времени для сна. Насколько у молодых он спокоен и достаточен, доктор разберется. У вас же получается не более двух-трех часов в сутки, да и то урывками, нередко под крылом самолета.
- На свежачке, товарищ майор, часок стоит добрых трех-четырех в помещении. Верно, доктор? - не сдавался Тузык. - И на питание обиды нет: фигуры сохраняет, опять же неплохо, - отшучивался техник, пользуясь непринужденной обстановкой. Спросив разрешения выйти, он скрылся за дверью.
Конечно, по-своему нелегко было всем. В состоявшемся диалоге, на первый взгляд малозначительном и совсем обычном, узнавалось нечто важное - крепкая боевая дружба между летным и техническим составом. У всех на первом плане была личная ответственность за порученное дело. Исполняя свой долг, каждый, забывая о себе, готов был помочь и выручить товарища. Не выпячивая своих трудностей, они отчетливо видели усилия и трудности других и до самозабвения отдавались общему делу.
Слепенков не без основания говорил о недоедании техсостава. Только у летчиков питание в блокадных условиях могло считаться удовлетворительным. Того требовал совершенно исключительный характер их ратного труда. Вот почему все, что было можно, отдавалось летчикам. Нередко, однако, на почве усталости и утомления у них снижался, а то и вовсе пропадал аппетит - они плохо ели. И потому питание летного состава постоянно оставалось непростой проблемой. Что касается наземного состава, то у них нормы питания были минимальными. Некоторым из их числа пищи явно не хватало. Работоспособность их падала. Это были люди высокого роста, с явно выраженными признаками дистрофии. Чтобы помочь им удержаться в строю, приходилось через медицинскую комиссию добиваться для них двойного пайка.
В конце короткой встречи на КП 1-й эскадрильи я доложил командиру, что люди находились в дороге около двух недель, почти не раздеваясь. Было бы желательно им пройти санобработку, прежде чем направляться в подразделения и включаться в работу.
- Согласен. Обязанности начальника и комиссара эшелона будем считать исчерпанными после бани с санобработкой и обеда, - распорядился Слепенков.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.