С Хейердалом через Атлантику. О силе духа в диких условиях - [60]

Я, конечно, упрощаю. Среди нас не было обывателей, повседневная жизнь которых регламентировалась бы по хронометру «от сих до сих». Тот привык засиживаться за полночь над пишущей машинкой, этот не ведал удержу ни в работе, ни в развлечениях – а развлечения тоже могут быть весьма утомительны, – но в любой одержимости, в любой безалаберности содержится своя система, а тут мы ее утратили, мы не принадлежали себе, лишились права выбора, за нас выбирали ветер и волны.

Дело даже не в физической усталости, хотя мы ее испытывали постоянно, – дело в «ни отдыху, ни сроку», в треклятом чувстве, когда не знаешь, доспишь ли до рассвета или выкликнут на аврал, в полчаса или в полсуток управишься с ремонтом брезентовой стенки. Управился наконец; доволен, счастлив – сдюжил, не сплоховал, вроде бы и не выдохся особенно, – и вдруг ловишь себя на том, что ужасно хочется обругать соседа: чего он опять запиликал на гармошке? И понимаешь ведь, что он тоже только что трудился как вол, и музыка сейчас для него – утешение, и мотивчик такой симпатичный – все понимаешь и ничего не можешь с собой поделать.

Так вода, бурля у дамбы, ищет лазейку, щелочку – и находит необязательно там, где ждут.

Помню, мальчишкой я с приятелями баловался: брал баллон воздушного шарика, нацеплял, примотав ниткой, на водопроводный кран, пускал струйку и смотрел, что произойдет.

Происходил обычно, в конце концов, скандал, тем более, что кухня, где это проделывалось, была коммунальная.

Но раньше возникало упоительное зрелище: шар раздувался, набухал, покрывался разводами – и взрывался, как бомба. Причем за долю секунды можно было предугадать, где он лопнет, – на цветной поверхности вспухало белое пятно, значит, здесь у пленки самое слабое место.

Из бессчетного количества взорванных шаров не оказалось и двух, у которых это место совпало бы.

Почему я об этом вспомнил сейчас? Сижу на завалинке, вокруг – будни: Сантьяго дразнит Жоржа, Норман играет на гармонике, Кей улыбается и молчит…

Мы очень разные! Очень! И на то, что происходит с нами, откликаемся по-разному. И кто знает, что с нами сталось бы, если бы давление извне в нашей группе не уравновешивалось таким же мощным давлением изнутри!

Ни для кого из нас не тайна, что доплывем мы или не доплывем – зависит только от нас. От каждого – и, более того, – от всех в целом. Вместе, всегда вместе, вопреки фрустрациям, стрессу, нелимитированной активности и прочим жупелам, – только вместе, в этом спасенье и победа и торжество концепции, которую мы взялись доказать.

«То, что объединяет человечество, является естественным и должно поощряться, и, наоборот, то, что разъединяет людей, является искусственным и должно быть преодолено».

Это строки из декларации, которую мы все подписали в конце прошлого плаванья. И мы верим, черт возьми, искренне верим в то, что мы подписали!

Завершался очередной опыт с «гомеостатом», я заполнял протокол и согласно инструкции отключал батареи. Скоро им пришлось отключиться надолго, моего исследовательского пыла хватило на два-три сеанса, затем уже душа не лежала, и руки не доходили, и хитроумный прибор впал в длительную спячку…

Но опыт все равно продолжался. Он был непрерывен. И когда на мостике я глядел на компасную стрелку и старался предвосхитить ее рывки и прыжки, мне казалось порой, что это – стрелка «гомеостата», и океан тащит ее в одну сторону, ветер – в другую, а я – в третью, но равнодействующая есть, она обязательно отыщется, мы же не враги, мы союзники, нам нужно лишь согласовать усилия, примериться как следует один к другому.

А если бы взглянуть на наш корабль сверху – как идет он зигзагами, сбивается с курса и вновь возвращается на курс, карабкается на пенистые гребни, скрипит рулями, хлопает парусом и движется, движется, неторопливо и неодолимо, – весь корабль мог показаться гигантской стрелкой на океанской шкале.

Им управляют по очереди восемь непохожих людей. Восемь вахтенных сменяются у румпеля, восемь мужчин зовут во сне близких. Им представляется иногда, что плаванье невозможно затянулось, что сил больше нет, что партнеры не оправдали надежд, – но гигантская стрелка говорит о другом, она неопровержимо доказывает: восемь пар рук работают так, как надо, восемь пар глаз одинаково пристальны, восемь индивидуальностей несмотря ни на что находят общий язык…

Не знаю, как для кого, но для меня ценнее и значительнее любых протоколов строки, которые я вписывал в дневник регулярно, не кривя душой:

«Обстановка на “Ра-2” нормальная».

Пусть она не всегда была нормальной. Важно, что и дни, омраченные конфликтами, я характеризовал так, а не иначе, то есть отделял в сознании своем злаки от плевел, истинное от наносного и был уверен в том, что, как бы нынче солоно ни пришлось, утро вечера мудренее. И мои товарищи, без сомнения, были в этом уверены так же.

Эксперименты на «гомеостате», как и тестовые испытания, показали, между прочим, что почти у всех членов экипажа – сильное «я». Почти в каждом из нас заложены возможности лидерства, и это в теории чревато осложнениями: представьте себе судно, на котором восемь капитанов, а подчиняться не хочет никто.