С чистого листа - [15]

— Это ее не касается, — упрямо ответила Ангела.

— Она хочет, чтобы было лучше и тебе и ребенку.

Ангела надула губы и замолчала. Она была явно не в настроении от осмотра.

— Она спросила тебя, не принимаешь ли ты какие-нибудь лекарства, а ты сказала, что нет, — добавил Рейне.

— Да.

— Но ты же принимаешь какие-то таблетки? Для рук или для чего-то там.

— Я их больше не принимаю. Бросила, как только поняла, что беременна.

— Хорошо. Я думаю, что они тебе вообще не нужны. Кажется, руки у тебя в полном порядке.

— Я никогда не говорила, что моим рукам чего-то не хватает.

— Зачем же ты их тогда принимала?

— Это витаминные таблетки, только и всего.

— Но тогда ты могла бы принимать их и дальше. Витамины полезны всем.

— Я сама знаю, что мне полезно, а что — нет, — огрызнулась она.

Рейне прекратил спор. Он слышал, что беременные женщины очень легко раздражаются от любого пустяка.

Акушерка сказала, что на следующей неделе хочет поговорить с отцом.

(Ангеле не разрешили пойти на прием вместе с Рейне, и это ей очень не понравилось. «Что такого вы там будете обсуждать, чего мне нельзя слышать?» — недоверчиво спросила она. «Это беседа с отцом, — объяснил ей Рейне. — А ты, между прочим, будешь матерью, Ангела, а не отцом. Это будет разговор между будущим отцом и акушеркой».)

— Нет, у нее не наблюдается особых перепадов настроения, — ответил Рейне на вопрос акушерки. Он не хотел выставлять Ангелу в дурном свете.

— Для беременных женщин раздражительность — это нормальное состояние, — сказала акушерка и улыбнулась.

У нее была широкая, от уха до уха, улыбка, слишком широкая для ее миловидного лица, причем она вдруг без всякого предупреждения бесследно исчезала, словно ее выключали. Впечатление от этого мгновенного перехода было поразительным.

— В конце концов, вашей жене уже сорок четыре года, поэтому она нуждается в самом пристальном наблюдении, — с полной серьезностью и без улыбки продолжила акушерка.

— Вы хотите сказать, что она слишком стара для рождения ребенка? Вы верите, что она перенесет беременность и роды? — робко спросил Рейне.

— Такие старые первородящие действительно большая редкость, но я думаю, что она справится.

Лицо акушерки снова взорвалось ослепительной улыбкой.

Рейне не пришлось ни о чем заботиться. Когда пришло время, Ангела приняла это событие в своей жизни так, словно деторождение было самым привычным для нее делом. Она восприняла роды как труд — целеустремленно, спокойно и умело. Когда схватки усиливались, лицо Ангелы бледнело, но ни одна жалоба не сорвалась с ее губ. Когда же Рейне взял ее за руку, она раздраженно ее отдернула, процедив сквозь зубы «Не сейчас», как будто Рейне просил о помощи, а не хотел ее предложить.

Рейне посмотрел на часы, чтобы понять, сколько времени продолжаются схватки — или сокращения, как называла их акушерка, — лихорадочно соображая, чем может помочь жене. Сама Ангела никогда не носила часов. Он купил ей хорошие часы с секундной стрелкой, но она так ни разу их и не надела.

— Эта схватка была очень долгой, — сказал он, когда Ангела снова порозовела, пережив очередную схватку. — Ты держишься молодцом, Ангела.

Она бросила на него усталый и презрительный взгляд и закрыла глаза, готовясь к следующему кругу испытаний.

Ангела лежала на обычной больничной койке, укрытая зеленой эпонжевой тканью. Зловещего вида акушерское кресло стояло рядом. У окна находилось что-то вроде пластикового аквариума на колесах. Было очень странно видеть кроватку для человека, которого еще не было на свете. Утомленный бессонной ночью, нервничавший Рейне временами забывал, зачем они вообще здесь находятся, но стоило ему увидеть аквариум, как он тотчас вспоминал о ребенке, который вот-вот должен родиться на свет.

Акушерка расхаживала по залу между Ангелой и другими роженицами. В очередной раз осмотрев Ангелу, акушерка велела ей перейти на акушерское кресло. Рейне окатило холодом. Срок настал. Перед его внутренним взором предстало лоно Ангелы, это мифическое таинственное лоно. И вот теперь, в свете хирургической лампы, из этого лона, словно актер на сцену из-за сомкнутых бархатных занавесей, на свет выйдет его дитя.

Но Рейне было не суждено увидеть этот спектакль. Ангела наотрез отказалась переходить на кресло. А когда все же согласилась это сделать, потребовала, чтобы Рейне вышел прочь из родильного зала.

Его робкие просьбы и удивление акушерки не возымели никакого действия.

— Уйди, — повторяла она. — Я так не могу. Уйди.

— Но, Ангела, тебе не кажется, что мне лучше… мне так хотелось…

— Не сейчас, — отрезала она.

Он вышел из родильного зала. Сел в вестибюле на кушетку и принялся машинально листать какие-то женские журналы. «Праздничный наряд из шелестящего шелка», «Итальянское приглашение», «Весенний салат с артишоками и крабами».

До его слуха донесся детский крик. Где это? В боксе Ангелы или нет? Никто его не звал.

Он принялся перебирать газеты. Потные от волнения пальцы прилипали к страницам. «Знаете ли вы, что в Лондоне в моду вошли маленькие зажимы для волос?», «Несмотря на мою известность, мне всегда приходилось бороться с заниженной самооценкой»…