С чего все это началось... - [3]

Вдаваться в какие—либо уточнения режиссер счел необязательным: слава богу, собрались не идиоты ― и сами должны понимать… Он достал из кармана листок с текстом, отпечатанным на машинке, и, разгладив, положил перед собой.

― Сценарный план, ― вальяжно сообщил он. ― Тут все написано, что надо говорить, даже мои вопросы ― и те написаны, так что вам остается только читать, от себя выдумывать ничего не нужно. Читать—то умеете? ― вдруг неуверенно добавил режиссер.

― Могу, ― с достоинством ответил Васильков и нахмурился, разбирая первые строчки.

«Дорогой Мартын Еврапонтьевич, давно ли вы занимаетесь сельским хозяйством?»

«Я родился в тысяча девятьсот втором году в семье крестьянина, по национальности русский, вот сами и судите: почти целый век. Нынешние достижения сельскохозяйственных наук значительно облегчили мой труд земледельца. По сравнению с тысяча девятьсот тринадцатым годом, как сейчас помню…»

― А я не помню, что было в тринадцатом году, ― сказал уныло Васильков и отложил текст.

― Неважно! ― воскликнул режиссер. ― Вы не помните, но я—то вам все написал! Читайте!

― Нет, ― возразил Васильков, ― я тут ничего не понимаю. Цыфири какие—то… И это… кавыки перед словами… А на что они?

― Так это же цитаты! ― с отчаянием пробормотал режиссер. ― Слова великих людей! И цифры замечательных свершений!..

― А где мои слова?

― Дальше!

― Нуко—сь…

Васильков жадно впился в строчки и сокрушенно помотал головой.

― Нет, я первым комсомольцем на селе не был. И тилевизера у меня нету. Никакого.

― Да ведь сценарий утвержден, поймите! Ничего менять нельзя.

― Ну, коли нельзя… ― развел руками Васильков и тотчас добавил: ― Я вслух по складам читаю.

Режиссер охнул и судорожно глотнул воздух.

― Ладно, ― сказал он тихо, ― читайте, как умеете. Только, прошу вас, не напутайте ничего. Да, ― спохватился он, ― как только на камере загорится зеленая лампочка, начинайте говорить, смотрите на меня.

― А читать как же?

― Вы незаметно в текст подглядывайте, незаметно.

― Я эдак не сумею, ― твердо сказал Васильков. ― Нешто я вор какой, чтоб незаметно?..

Режиссер пожал плечами и, отвернувшись, нервно забарабанил пальцами по краю стола. Сбоку от них тем временем установили длинный серый ящик с экраном на передней панели.

― Монитор. Здесь вы сможете увидеть себя, ― с тихой ненавистью заметил режиссер.

Пронзительно, один за другим, раздались два протяжных звонка. «Жарко…» ― хотел было сказать Васильков, но тут режиссер состроил ему совершенно кошмарную рожу, и Васильков, вздрогнув, промолчал. На листке перед режиссером он прочел: «Регламент ― 20 минут».

К чему это относится, он понятия не имел, но чувствовал, что это очень важно. Здесь все казалось важным и значительным. Даже муха, что кружила возле монитора… Был в этом некий потаенный смысл. Или замысел ― трудно сказать…

― Продолжаем нашу программу, ― вдруг услышал Мартын Еврапонтьевич голос дикторши и подивился, как это не заметил, когда она прошла мимо и села неподалеку, за столик в углу. ― А сейчас, дорогие телезрители, приглашаем вас принять участие в нашем еженедельном цикле бесед и встреч «Удивительное ― рядом!». Передачу, как всегда, ведет наш комментатор… Въехал.

Тотчас левая камера подплыла к режиссеру, и над ее объективами вспыхнул зеленый огонек.

― Я родился… ― деревенеющим голосом начал Васильков.

Режиссер обдал его убийственным взглядом и, приторно улыбнувшись, торопливо заговорил:

― Добрый день, дорогие друзья. Как всегда, по субботам, мы встречаемся с вами у домашнего экрана, чтобы вместе подумать, поспорить, помечтать… Вы уже познакомились со многими интересными людьми… А вот сегодня к нам в гости неожиданно приехал знатный земледелец Мартын Еврапонтьевич Васильков…

Лампочка на правой камере, крупный план. На мониторе, загораживая экран с обеих сторон, зачем—то стояли довольно широкие никелированные щитки, и потому Василькову пришлось изо всех сил вытянуть шею, чтобы увидеть свое лицо. Он обнаружил себя в профиль, с задранным подбородком и в страшно неудобной позе ― казалось, еще немного, и столик треснет, посыплется на пол, и тогда Васильков вывалится из экрана.

Мартын Еврапонтьевич попытался увидеть себя анфас, но ничего не получилось. Он дергал головой, пожимал плечами, строил жуткие гримасы, изгибался во все стороны ― тщетно! Он был виден только в профиль. Наконец камера отъехала, и Васильков громко, с облегчением вздохнул.

― Мартын Еврапонтьевич, ― сказал режиссер, ошалело глядя на своего подопечного, ― сделал удивительное открытие. Впрочем, попросим его самого рассказать об этом. ― Лампочка на правой камере, общий план. ― Скажите, пожалуйста, Мартын Еврапонтьевич, с чего же все началось?

Васильков вперил в режиссера немигающий взгляд, набрал в легкие побольше воздуха…

― Я родился на масляную в тысяча девятьсот втором году в селе Красавки, ― единым духом выпалил он и замолчал, чувствуя, что не на тот вопрос отвечает. ― Ето… ― поправился он, ― началось все очень просто. Я сызмальства любил сажать картошку…

И он рассказал все. Странное спокойствие наполнило его душу, речь лилась свободно и легко. Он рассказывал о том, как каждый год сажал картошку, как поливал и пропалывал ее, как были дожди и засухи, как в прошлом году он купил себе корову, а дочь его вышла замуж ― что и говорить, девчонке повезло: муж такой хороший работящий парень…