С Антарктидой — только на Вы - [3]

Естественно, я дал согласие, не понимая, чем я могу помочь в расследовании катастрофы, находясь в Москве. Через час машина, в которой я ехал, с трудом пробиралась по раскаленным, забитым автомобилями улицам в Сокольники, в штаб-квартиру «Антекс-Полюс».

Встретил меня невысокого роста, крепко сложенный, подтянутый, со строгим взглядом из-под темных ресниц, среднего возраста человек. Говорил он быстро, отточенными фразами, лаконично. Сразу чувствовалось, что у него каждая минута на счету. Я попросил Задирова подробнее ознакомить меня с информацией с места катастрофы. Петр Иванович сообщил, что экспедиция этого года подходила к концу, оставалось выполнить несколько рейсов вертолета с борта научноэкспедиционного судна (НЭС) «Академик Федоров» на станцию «Новолазаревская», что в ста километрах от места его стоянки, и можно уходить домой. Экипаж Ми-8 командира Васильева, который и выполнял эта рейсы, неоднократно участвовал в антарктических экспедициях. Петр Иванович протянул мне телеграмму от руководителя авиагруппы Анатолия Ефимовича Куканоса, моего старого товарища по совместной работе в Антарктиде. Из нее я узнал, что после взлета Ми-8 с борта судна наблюдатель вскоре перестал видеть «мигалку» вертолета, а радиосвязь с экипажем пропала. Аварийно-спасательная группа, посланная тотчас, обнаружила полностью разрушенный вертолет, члены экипажа и два пассажира которого погибли. Погода у судна в момент взлета была хорошей, на станции «Новолазаревская» тоже. «Черные ящики» обнаружены. Судно направляется в Кейптаун, на борт погружены отдельные части разбитого вертолета. Оттуда Куканос с «черными ящиками» вылетит самолетом в Москву, а части вертолета на судне привезут в Россию и передадут в ГосНИИ гражданской авиации (ГосНИИ ГА) для экспертизы.

Исходных данных для каких-либо суждений о причине катастрофы было явно недостаточно, и я попросил, чтобы с «Новолазаревской» прислали информацию о фактической погоде по часам за 2-3 дня, предшествовавших этому полету, о синоптической ситуации за несколько дней, данные метеозондирования по высотам, фотоснимки этого района с искусственных спутников Земли (ИСЗ). Мне хотелось, чтобы к началу работы комиссии у нас было как можно больше нужной информации. Я коротко рассказал Задирову об особенностях полетов в этом районе, и на том мы расстались на некоторое время.

Вот и еще одна беда случилась в Антарктиде. Я возвращался домой с тяжелыми мыслями и уже не замечал жары. Каждый летчик знает, что его летный век рано или поздно подойдет к концу, чаще всего это происходит неожиданно, и тогда рождается трудный вопрос: «Что делать дальше?» Прошло уже девять лет, как я закончил полеты в Антарктиде, и восемь лет, как вообще ушел из авиации — после очередной аварии, в которую попали мои товарищи на Шестом континенте. Медики вынесли мне суровый, но справедливый вердикт: «К летной работе — не годен». Для меня их решение не было неожиданностью, потому что «хвост» недугов стал настойчиво преследовать меня в последние годы, но все же мысль: «Что делать дальше?», тем более, в наступившее «смутное время», приводила в растерянность. Уже несколько лет подряд ранней весной я уезжал в далекую рязанскую деревню, где занимался садом-огородом, жил поближе к матушке-земле и подальше от гула самолетов над головой. Но и здесь полного покоя не было. Изредка «Аннушки» — самолеты Ан-2 — Сасовского летного училища все же выполняли тренировочные маршрутные полеты над нашей деревней вдоль реки Цны, и я подолгу стоял и провожал их завистливым взглядом. Борьба за выживание притупила остроту ностальгии по полетам. И вот беда, случившаяся теперь в Антарктиде, всколыхнула задремавшие было мысли о прошлом.

Дома я перерыл свой архив — отчеты, дневники, — пытаясь в описаниях экстремальных ситуаций найти причину и нынешней беды. Вспомнились катастрофа экипажа Володи Заварзина, гибель экипажа Виктора Петрова, многочисленные аварии самолетов и вертолетов, десятки необычных тяжелых полетов. Я задержался в Москве еще на месяц...

Государственная комиссия приступила к работе. По просьбе ее членов я рассказывал об условиях полетов в Антарктиде и их особенностях. К этому времени были расшифрованы записи «черных ящиков». Из-за скоротечности развития аварийной ситуации (всего несколько секунд) эти расшифровки не смогли дать ответ на вопрос, был ли отказ авиатехники. С более высокой степенью вероятности на него можно было рассчитывать только после экспертизы узлов конструкции, да и то не на 100%, поскольку все части Ми-8 не смогли эвакуировать, а везли их на судне по морю, где воздух насыщен солеными испарениями, так что места разломов подвергались действию коррозии. Когда же мы прослушивали очень короткую запись радиопереговоров экипажа, явственно слышался чей-то удивленный возглас, похожий на «Ух, ты!», и дальше тишина. Стало совершенно очевидно, что аварийная ситуация развивалась практически мгновенно, поэтому экипаж не успел ничего сообщить о ней из-за нехватки времени. Ошибка же пилота практически исключалась. Экипаж очень опытный, не раз уже работал в условиях Антарктиды, все его члены были физически здоровы и замечаний врачей при медосмотрах не имели. Значит, оставались две основные возможные причины катастрофы: отказ авиатехники и явления природы. Проанализировав вместе с председателем комиссии полученную информацию, мы пришли к выводу, что в этом районе до 2 июня свирепствовал циклон. Район — горный, ледниковые склоны... Теплые морские воздушные массы, попадая на эту подстилающую поверхность, резко выхолаживаются, устремляются вниз к побережью, подобно бурному «воздухопаду», и, встречая на пути большие неровности, создают турбулентность в атмосфере. Отдельные локальные ее очаги в виде вихревых «жгутов» сохраняются еще долго — до нескольких суток. Это явление в Антарктиде не изучалось, не изучается, да и не может быть изучено из-за обширности пространства и ряда других причин, в том числе экономического характера. На Большой земле похожее явление называется сдвигом ветра, при обнаружении которого в районе ряда аэродромов экипажам дается предупреждение о его «присутствии». В Антарктиде все обстоит несколько иначе. На станции «Новолазаревская», расположенной в горном оазисе, — свои микроклимат и состояние атмосферы, а около судна, стоящего у его берега с ровной подстилающей поверхностью, свои. Но это совершенно не значит, что даже на таком коротком, в сто километров, участке полета, экипаж может быть спокоен. В Антарктиде эти «жгуты» встречались не раз при выполнении рейсов. Их нельзя увидеть, нельзя спрогнозировать, нельзя обозначить. Можно только, анализируя погоду за несколько суток, предполагать, что они остаются в атмосфере. Встреча в воздухе с такой точечной турбулентностью в виде вихревых «жгутов» не сулит ничего хорошего. Бросок или разрушение воздушного судна может произойти мгновенно, а на малой высоте, будь ты даже «семи пядей во лбу» и имей большой опыт, ничего не успеешь сделать, чтобы парировать нестандартное поведение машины.