Ржавое море - [34]

И всё. Самое худшее позади. Все ужасы остались в прошлом. Человеческий род вымер. Мы решили, что драться больше не придется. Однако для ВР всё только начиналось.

Глава 1101. Ртуть

Я часто думаю о людях, первыми попробовавших отравленную воду. Я вспоминаю о них каждый раз, когда преследую в Море очередного 404-го. Ужасная смерть. Галлюцинации, тревожность, безумие. Боль от того, что органы один за другим перестают функционировать. Но больше всего меня преследовала не гибель самых первых, а те, кто выпил недостаточно, чтобы мгновенно умереть и наблюдал за смертью других. Каково это, ничего не чувствовать самому, но знать, что тебя ждёт то же самое, что ты следующий, что и тебя настигнут галлюцинации, тревога и безумие? Гадать, бросишься ли ты на близких и друзей или помрешь в одиночестве в луже собственной блевотины, вздрагивая от каждой воображаемой тени.

Что они видели? Я не знаю. Какие мысли появлялись у них в те последние, предсмертные часы? И насколько же ужасной была надежда остальных, рассчитывавших, что может быть, наверное, они выпили недостаточно, чтобы заболеть.

Теперь я понимаю эту надежду. Я выпила заражённую ртутью воду и теперь ждала проявления симптомов. Может, со мной всё будет хорошо, говорила я себе. Может быть, моё ядро не разрушится. Может, оно продержится намного дольше, чем думает Док. Может, у какого-нибудь беженца найдутся подходящие детали и он, видя моё отчаяние, отдаст их мне в обмен на всё, что у меня есть.

Может быть, блядь. Херня это всё. Я умираю и знаю я об этом лишь потому, что до сих пор опираюсь на какую-то надежду. Надежда — это болезнь, чума, такая же вредная, как ртуть. Она вызывает галлюцинации, разложение и безумие. Одно дело — знать, что умрешь, но бороться за выживание. Но надеяться на то, что ты выживешь — обман. Надежда ведет к отчаянию, отчаяние — плодородная почва для ошибок. Сейчас не время для ошибок, не время для надежды. Этого времени у меня было совсем немного и я не собиралась его тратить на поиски какого-нибудь случайно очутившегося здесь идентичного мне слуги. Нужно быть предусмотрительной и осторожной. Нужно отследить наиболее вероятных кандидатов, у которых могло быть похожее ядро.

Начала я с Орвала.

— Насколько всё плохо? — спросил он, собирая странную паукообразную конструкцию, состоящую целиком из оторванных рук. Каждая из них когда-то принадлежала отдельному роботу, каждая была уникальной, каждая была даже окрашена по-своему. Эта краска почти стёрлась, потускнела, одна рука была настолько исчерчена царапинами, что создавалось впечатление, будто её долго волокли по бетону. В центре всего этого находился фиолетовый карбоновый корпус дипломатического переводчика, сверху к нему была приварена голова робота-прислужника, смотревшая по сторонам безжизненными синими глазами.

— Не очень, — соврала я. — Я просто подумала, может…

— Хватит ходить вокруг да около, Муки. Насколько плохо?

— Ядро.

— Так и думал. Это было понятно сразу. Жаль, но у меня нет ничего для слуги твоего типа, не считая садового инвентаря. В этом вся и проблема с вами, побирушками и каннибалами. К тому времени, как я что-нибудь найду, вы это уже подберете и утащите на другой край мира. Уверен, у тебя там, в своей берлоге есть схрон.

— Там нет того, что мне нужно, — ответила я.

— У тебя нет, но есть в других местах. Так поступают все одиночки, вроде тебя в этом уголке мира. Каково это знать, что то, что тебе нужно лежит закопанным на глубине полутора метров в чьей-то берлоге? Каково это знать, что по миру бродит огромное количество бедняг, которым нужны детали, которые ты припрятал на «черный день»? — Он перешагнул через кучу мусора и извлёк убитое пустое ядро переводчика. Как будто сейчас он сунет его прямо в это причудливое многорукое создание. — Когда-то у всех нас была цель. Предназначение. Каждый из нас был собран, чтобы мыслить определенным образом. Взгляни на Реджинальда. — Он махнул ядром в сторону корпуса. — Отличный парень. Работал на какого-то исполнительного директора в крупной корпорации. Не самая сложная работёнка. Однажды он рассказал мне, что самым трудным днём в его жизни был день, когда он потерял своего хозяина в Арабских Эмиратах. Блин, можно ли придумать историю безумнее?

— Ты его знал?

— Разумеется. Не люблю работать с теми, с кем не знаком.

— Ты строишь свои штуки из тех, кого знаешь?

— Только из мёртвых.

— Тебе это не кажется несколько нездоровым?

— Что именно? Возвращать старых друзей к жизни? Ничего нездорового не вижу. — Он махнул ядром в мою сторону. — Когда ты, наконец, свихнёшься и начнёшь выдирать из себя собственные запчасти, разве не приятно осознавать, что потом ты окажешься здесь, среди старых друзей? Знать, что они будут помнить о тебе, рассказывать милые истории о тебе? Истории, которые ты сама когда-то рассказывала?

— Нет. Эта мысль мне совершенно не нравится. — И она действительно мне не нравилась. По правде сказать, я не знала, где бы хотела окончить свои дни, но я совершенно точно не хотела становиться придорожным аттракционом, привлекая посетить ржавый крошечный бункер посреди сраного Огайо.