Ржавое море - [2]
Это не был обман зрения. Далеко в открытом море чернел военный корабль, казавшийся отсюда спичечным коробком. Волна шла от него. Но и поняв это, я не смог унять страх. Волна подступила к самой дюне, точно желая настичь меня, и тут с грохотом обрушилась.
Я кубарем скатился с холма и, зажав уши, помчался к проселочной дороге. Волна тем временем постепенно затихала.
В лавочке с тростниковыми шторами я выпил лимонаду. Перед лавчонкой помещалась выносная витрина в виде стеклянного ящика. Внутри был смонтирован миниатюрный подъемный кран, горой лежали коробки с конфетами и пакетики с леденцами. С наружной стороны ящика-витрины имелись ручка и кнопка, с их помощью игрушка приводилась в движение. Кран разевал пасть и острыми зубами вгрызался в груду сластей.
Я просто прилип к стеклянному ящику. Море осталось у меня за спиной. Небо, вода, песчаная кромка пляжа, деревья – все исчезло, я видел только подъемный кран. Игрушка в точности воспроизводила движения подъемного крана на землечерпалке. Из раскрывшегося брюха коробки одна за другой посыпались конфеты. Я вспомнил, как во весь рост стояла в моторной лодке вдова. Безмозглая тварь. Подъемный кран вновь и вновь повторял одно и то же движение.
– Хватит уж… – прозвучало у меня за спиной. Я обернулся и увидел девчушку с дочерна загорелым личиком. Я знал ее, это была дочка рыбака, они жили по соседству с тем домом, где мы на лето снимали комнату.
– Что ты крутишь без конца…
– Да вот, никак не могу остановиться.
– Дурак, – сказала девчонка с глупым выражением лица. – Пойдем лучше ловить цикад.
Я зашагал рядом с ней. Она завернула к лавке и вышла, держа в руках шест, обмазанный клеем, для ловли птиц и насекомых.
Мы пошли короткой дорогой, узкая тропка с обеих сторон заросла бурьяном. Девочка вдруг остановилась.
– Постой-ка…
Высоко подвернув подол кимоно, она присела на корточки среди зарослей травы. Круглая попка была коричневой от загара. Сюда проникал морской ветер и солнечные лучи. Маленькое неведомое животное сидело передо мной на корточках. Я смотрел на ее коричневую кожу с чувством какой-то потерянности. Когда я ощущал запах человеческого пота, я остро ненавидел вдову, но тогда у меня, что называется, было за что ухватиться.
Два моря. Два совершенно разных моря. И берега их несхожи. И мне определенно жить возле мертвого, испускающего зловоние моря. Это я понимал отчетливо.
Разные бывают моря.
Должно быть, все морские воды на земле соединяются между собой, а моря все равно разные. Дерево, растущее на одном берегу, обильно покрыто листвой, но на другом побережье оно может и не зазеленеть. А иной раз дерево, кажущееся засохшим, полным-полно вязкого, блестящего древесного сока. Оно живое. Но пересади его на другую почву, дерево и впрямь зачахнет.
Все эти годы я жил в городе. Как-то ко мне вдруг заявился Имано. Имано художник, живет в провинции в маленьком припортовом городке. Море там бурное, живое. Имано привел с собой юношу.
– Мальчика пригласили участвовать в нынешней выставке. – Имано назвал одну из известных выставок. Его спутник, юноша лет шестнадцати, был подстрижен ежиком.
– Потрясающе, ведь он так молод…
– Его и по телевизору хотят показать как самого молодого, а меня вытащили потому, что он мой ученик. Чтобы заработать на краски, он ловит рыбу.
Мальчик смотрел на меня сияющими глазами. В этих чистых глазах отражалось ослепительное солнце и белые гребешки волн.
– Мы как раз идем на телестудию. Можно нам перекусить у тебя? – Юноша развернул пакет с завтраком. – Суси[2] собственного изготовления, это у него дома такие делают.
Юноша предложил мне суси. Выговор его был грубоватым, провинциальным. К суси, величиной с добрый колобок, прилепился красный ломоть рыбы. Ни с того ни с сего мне вдруг вспомнилась коричневая попка маленькой дочери рыбака, но никакой потерянности я не ощутил. В руке я держал суси, и настроение у меня было преотличное.
На другой день на выставке мы с Имано стояли перед картиной юноши. Во всю ее величину был изображен нос рыбачьей лодки. И лодка и море были ржаво-красного цвета, но это не был цвет ржавчины, коррозии, это была яркая краска, в которой солнце смешалось с крепким морским ветром. И лодка и море были написаны смелыми резкими мазками, изогнутые линии почти отсутствовали. Конкретность нарисованного, интенсивный цвет и смелая линия в итоге создавали абстрактный эффект.
Море на картине было точно такое же, каким оно отражалось в глазах юноши.
– Неплохо, а? – кивнул на картину Имано.
– Неплохо. Мне даже захотелось взглянуть на это море. Давненько я там не бывал.
– Что ж, поедем с нами. Вкусной рыбкой угостим… Может, в этот раз сойдет?
– Может, сойдет.
Я хотел бы полюбить бурное море вблизи портового городка, но всякий раз, как я оказывался на его берегу, непременно заболевал. У меня уже был горький опыт, это повторялось неизменно. Однако стоило мне вернуться в большой город к мутному ржавому морю, как все неприятные ощущения разом исчезали. В пыльном прокопченном воздухе я чувствовал себя воскресшим. Это, видимо, говорило о крепости моего здоровья. Но мне бы хотелось жить безмятежно на любом морском берегу – вот о чем я думал. Имано обещает накормить вкусной рыбой, а я бы желал съесть само это море.
Ёсиюки Дзюнноскэ (1924–1994) — известный писатель так называемой «третьей волны» в японской литературе, получивший в 1955 г. премию Акутагава за первый же свой роман. Повесть «До заката» (1978), одна из поздних книг писателя, как и другие его работы, описывает частную жизнь, отрешённую от чего-либо социального, эротизм и чувственность, отрешённые от чувства. Сюжет строится вокруг истории отношений женатого сорокалетнего мужчины Саса и молодой девушки Сугико, которая вступает в мир взрослого эротизма, однако настаивает при этом на сохранении своей девственности.В откровенно выписанных сценах близости, необычных, почти неестественных разговорах этих двух странных любовников чувствуется мастерство писателя, ищущего иные, новые формы диалогизма и разрабатывающего адекватные им стилевые ходы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.
Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».
«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!
Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.