— Еслибы скучалъ, навѣрное не остался бы жить чуть не цѣлое лѣто.
— Такъ отчего же у васъ съ утра до вечера не сходитъ съ лица выраженіе муки? — полушутя спросила его Анна.
— Вы плохо читаете на моемъ лицѣ, Анна Николаевна, вотъ все, что я могу отвѣтить вамъ, — проговорилъ смущенный Бѣжецкій.
— Можетъ быть… Только нѣтъ, я не ошиблась, — всегда чувствуется, когда рядомъ кто-нибудь скучаетъ.
— Чѣмъ? — спросилъ Бѣжецкій. — Тѣмъ, что и самъ скучаешь съ нимъ?
Анна не отвѣтила, — она не любила лгать.
Бѣжецкій сталъ судорожно грызть ногти. Анна закинула голову на спинку и смотрѣла въ потолокъ. Въ комнатѣ совсѣмъ стемнѣло. На порогѣ показался лакей и, озираясь, искалъ кого-то.
— Кого вамъ? — спросила Анна, обрадовавшись его появленію.
— Ѳедора Михайловича баринъ въ себѣ въ кабинетъ просятъ, — отвѣтилъ лакей.
— Сейчасъ иду, — отвѣтилъ Бѣжецкій, быстро всталъ и пошелъ къ Никсу.
Онъ засталъ Слащова лежащимъ безъ сюртука на диванѣ, съ недовольнымъ выраженіемъ лица.
— Что, выспались? — спросилъ его Бѣжецкій.
— Да. И я вамъ скажу, это самое веселое времяпрепровожденіе въ нашемъ Нагорномъ. Вѣдь тутъ чортъ знаетъ какая скука;- проговорилъ, широко зѣвая, Николай Сергѣевичъ.
— Кто же велитъ вамъ оставаться здѣсь?
— Annette хочетъ прожить въ деревнѣ до осени… Я ей предлагалъ ѣхать на море, на воды… Никуда не хочетъ, ничего ей не надо… Апатія какая-то напала послѣ болѣзни… А одну ее оставить я не могу же. Былъ бы ребенокъ, осталась бы съ нимъ и было бы не скучно. Маменьку просилъ пріѣхать, — Біаррицы разные пропустить боится; да ей и трехъ дней не прожить въ деревнѣ… Бѣжецкій, вотъ я и позвалъ васъ сюда, хотѣлъ спросить, вы еще поживете у насъ, а я бы въ Петербургъ съѣздилъ.
— Нѣтъ, не могу, — я завтра самъ уѣзжаю.
— Завтра?… Что вы! Куда?… Вы еще вчера мнѣ говорили, что у васъ цѣлый мѣсяцъ свободный.
— Да… Но мнѣ нужно съѣздить въ К…. У меня вѣдь тутъ дядя предводителемъ дворянства, хочу повидаться.
— Чудакъ вы какой, откуда вы дядю еще откопали!… Никогда про него ни слова не говорили.
— Я какъ-то на дняхъ вспомнилъ и рѣшилъ ѣхать.
— Вотъ вздоръ какой! Оставайтесь. Мнѣ необходимо въ Петербургъ съѣздить.
— Такъ что же мнѣ нянькой около Анны Николаевны сидѣть? — вышелъ изъ себя Бѣжецкій. — Я вамъ говорю, Николай Сергѣевичъ, не могу я остаться… Не приставайте ко мнѣ, а лучше поѣдемте со мной въ К…. Взглянете, что за городъ, какое общество…
— А и это хоть какое-нибудь развлеченіе. Дня на три-то можно Annette и одну оставить.
— Я рѣшилъ ѣхать завтра съ разсвѣтомъ.
— Ну, что вы, что вы! Куда заторопились? И поспать не успѣемъ.
— Мнѣ нужно какъ можно раньше.
— Да вѣдь Annette-то надо же будетъ увидать?
Рѣшили выѣхать въ десять часовъ.
Бѣжецкій не хотѣлъ прощаться или объясняться съ Анной и весь вечеръ просидѣлъ въ своей комнатѣ. Онъ что-то писалъ, потомъ долго переправлялъ, перечеркивалъ, переписывалъ, разставилъ знаки препинанія, и принялся ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Затѣмъ, видно, что-то придумалъ и перемѣнилъ все начало письма. Пришлось переписывать снова. Къ тремъ часамъ письмо было готово, онъ положилъ его въ конвертъ и тщательно вывелъ на адресѣ, какъ будто для того, чтобы не перепуталъ почтальонъ: «Ея Высокоблагородію Аннѣ Николаевнѣ Слащовой».
На слѣдующій день, въ десять часовъ, тройка сытыхъ лошадокъ увозила изъ Нагорнаго Никса и Бѣжецкаго.
Анна сидѣла на кровати и заспанными глазами разбирала мелкій почеркъ Бѣжецкаго.