— Вы не сердитесь на меня, Анна Николаевна? — тихо спросилъ онъ, садясь около Анны.
Та не отвѣчала. Шатовъ заговорилъ опять.
— Теперь вы не поймете меня, но черезъ нѣсколько лѣтъ, когда вы будете относиться спокойнѣе ко всему этому, вы поблагодарите меня, — вы скажете, что я честный человѣкъ. Чего же тутъ плакать, Анна Николаевна? — растерялся онъ, видя неудержимыя рыданія Слащовой. — Опять нервы, только-что поправились… Анна Николаевна, сюда идутъ, увидятъ насъ вдвоемъ, вы плачете, — ну, что скажутъ?
— Господи! — воскликнула Анна сквозь слезы, — не все ли мнѣ равно, что скажутъ?… Если вы такъ боитесь, уходите.
— Я не за себя боюсь, а за васъ, поймите вы это, — хотѣлъ убѣдить ее Шатовъ.
— Ну, и уходите пожалуйста! — зло и капризно отвѣтила ему Анна и опять тихо, но горько заплакала.
Шатовъ сидѣлъ и не зналъ что ему дѣлать. Шаги сзади все приближались. Ему не хотѣлось, чтобъ ихъ застали такъ вдвоемъ. Онъ всталъ и какъ будто не хотя, невольно, сталъ уходить въ сторону.
Черезъ минуты двѣ Анна подняла голову. Она была одна. Ее охватило съ страшною силой жгучее чувство досады и злобы на себя, на весь міръ, на свои слезы. Она порвала въ мелкіе кусочки, мокрый отъ слезъ, платокъ и со злостью бросила его въ воду.
— Анна Николаевна, вы однѣ? — услышала она голосъ Бѣжецкаго.
— Да, одна… Идите-ка сюда, здѣсь такъ хорошо, — подозвала она его, не поднимая головы, чтобы не показать своихъ заплаканныхъ глазъ.
Но отъ влюбленнаго Бѣжецкаго не скрылся разстроенный видъ Анны.
— Анна Николаевна, да что съ вами? — невольно вырвалось у него. — Вы плакали?
Анна не отвѣтила. Бѣжецкій понялъ, что не долженъ былъ спрашивать, и постарался перемѣнить разговоръ. Она оцѣнила это; его деликатность тронула ее. Она охотно поддержала разговоръ и даже не крикнула на него, какъ бывало прежде, когда онъ поцѣловалъ ея руку въ ладонь.
Онъ также оцѣнилъ это.
Черезъ четверть часа они шли подъ руку пить чай и нашли на террассѣ m-me Рудниковскую, весело бесѣдовавшую съ Никсомъ и Шатовымъ, сидя между ними на диванѣ.
Ѳедоръ Михайловичъ Бѣжецкій былъ извѣстенъ всему Петербургу, хоть никакихъ особенныхъ свойствъ и преимуществъ за нимъ не водилось. Онъ просто былъ молодой человѣкъ хорошей фамиліи, съ порядочными средствами, на видной дорогѣ, и этого было достаточно, чтобъ его знали въ салонахъ.
Товарищъ Слащова по службѣ, Бѣжецкій взялъ его себѣ въ учителя. Всѣ кутежи, всѣ ужины, на которыхъ появлялся Никсъ Слащовъ, были обязательны и для Бѣжецкаго, что дѣлало его популярнымъ и въ этомъ кружкѣ.
Страсть къ лошадямъ и балету доставляла ему извѣстность и еще между очень многими.
Однимъ словомъ, Бѣжецкаго знали всѣ, и знали какъ за кутилу, не увлекающагося ни одной порядочной женщиной, а тѣмъ менѣе дѣвушкой.
Бѣжецкій избѣгалъ бывать въ семейныхъ домахъ, — ему тамъ нечего было дѣлать; съ каждаго бала онъ торопился уѣхать на какой-нибудь кутежъ или partie de plaisir. За то здѣсь полезнѣе Бѣжецкаго не было. Онъ зналъ всѣхъ содержателей ресторановъ, всѣ знали также и его. Бывало пойдетъ, пошепчется и все устроитъ безъ суеты и хлопотъ. Цыганки звали его по имени и для «Ѳедора Михайловича» пѣли лучше и больше. Здѣсь онъ находился совершенно въ своей сферѣ, зналъ наизусть гдѣ лучше кормятъ, какіе «примёры» привезены, какъ приготовить крюшонъ. Въ обществѣ Бѣжецкій какъ будто терялся. Онъ очень мало говорилъ, слушалъ разсѣянно и обыкновенно смотрѣлъ въ упоръ на ту, за которой ухаживалъ, — а разъ онъ бывалъ въ обществѣ, онъ непремѣнно за кѣмъ-нибудь ухаживалъ.
Съ Анной онъ былъ знакомъ давно. Но съ перваго же раза они не понравились другъ другу. Она нашла его дуракомъ, а онъ сейчасъ же замѣтилъ въ ней полное отсутствіе женственности, составляющей, по его словамъ, главную прелесть женщины.
Теперь, когда онъ, самъ не зная какъ, сталъ видать ее каждый день, когда она своими поддразниваніями доводила его до злобы, до ярости, — онъ влюбился въ нее. Бѣжецкій былъ вообще изъ такихъ натуръ, которыя деспотичны съ младшими и съ радостью отдаются въ рабство тѣмъ, чью силу они почувствуютъ надъ собой.
Анна была, безъ сомнѣнія, гораздо умнѣе Бѣжецкаго. Она видѣла его насквозь со всѣми его недостатками. И онъ это очень хорошо зналъ. При ней онъ былъ тише воды, ниже травы. Сколько разъ ему хотѣлось «оборвать» Шатова, отвѣтить на колкость Анны, но онъ молчалъ и продолжалъ все по-прежнему глядѣть на нее полузагадочнымъ, полунѣжнымъ взглядомъ. Это порой выводило ее изъ себя, она не хотѣла видѣть Бѣжецкаго, не могла слышать, какъ Шатовъ поддразнивалъ ее его собачьей привязанностью, но въ минуты сознанія одиночества она не могла не цѣнить эту привязанность.
Теперь послѣ разговора съ Шатовымъ ее вдругъ наполнило чувство благодарности къ Ѳедору Михайловичу.
Вечеръ прошелъ вяло, монотонно. Всѣ какъ будто были не въ своей тарелкѣ. Въ одиннадцатомъ часу m-me Рудниковская стала собираться домой.
— Шатовъ, поѣдемъ верхомъ провожать Софью Ивановну, — предложилъ Слащовъ.
— Пожалуй. У меня что-то голова болитъ…
— Отлично. И вы, Бѣжецкій, тоже?
— Нѣтъ, я не пущу его, — живо сказала Анна. — Мы съ Ѳедоромъ Михайловичемъ пойдемъ опять къ рѣкѣ на луну смотрѣть…
