Ржаной хлеб с медом - [24]

И больше ни слова. Лаконизмом стенд превзошел все остальные.

Однако умный, чуть плутоватый взгляд притягивал. Захотелось встретиться, побеседовать, узнать, в чем суть изобретений.

На второй день я уже был в Ранкуле. Решил сначала поговорить с руководителем хозяйства. Пусть он с высоты начальственного кресла оценит творческий вклад старика. Расчет мой был прост: о лидере районных изобретателей даже самый молчаливый руководитель проговорит не меньше часа.

Хозяин кабинета сразу как-то заторопился, заерзал.

— Ах, Миервалдис Валле? Да старику уже под семьдесят. Прибаливает. Вряд ли стоит его беспокоить. Встанет на ноги, окрепнет, тогда и навестите.

— Не могли бы вы рассказать, в чем суть, чтобы не приходилось второй раз отрывать вас от дел.

— Ну, вы сами знаете, что корма это основа основ. А с этой основой у нас временами не все благополучно.

— И Миервалдис Валле…

— Не только он. Наши животноводы вообще сознательный народ. Особенно на лучших фермах. Я мог бы отвезти вас в Страутыни. Очень спаянный коллектив там, слов нет.

— Миервалдис Валле работает в Страутынях?

— Нет, он теперь болеет.

— А когда был здоров, то работал в Страутынях?

— Нет, в Либеках, где шесть откормочных корпусов. Но если говорить о Страутынях…

— Скажите, а в Либеках, где работает Миервалдис Валле…

— Он теперь болеет.

— Но когда работал…

— Да, там тоже неплохой коллектив. Но в Страутынях у нас прирост живого веса больше.

— А когда в Либеках еще работал Миервалдис Валле, то как?

— Он не допускал, чтобы растаскивали корма.

— И что же он делал?

— Он уже несколько лет числится на ферме ночным сторожем.

— На других фермах тоже есть ночные сторожа?

— Знаете, люди ведь бывают разные. Иной свое рабочее время проспит…

— Значит, Валле поймал много расхитителей?

— Ни одного.

— А как же?

— Не допускал, чтобы растаскивали корма. Понимаете, что в корыто положено, то свинья обязана съесть.

— Он что, силой запихивал в свинью корм?

Видимо, я потерял самообладание. Руководитель вертелся на стуле, словно его посадили на бочку с динамитом.

— Вам легко говорить. Но мы должны думать о дополнительных площадях, где разместить добавочный приплод.

Я понял, что ясности не добьюсь.

Бывает, человек работает за десятерых, а говорит — еле языком ворочает. Могло, конечно, статься, что у руководителя голова была настолько занята глобальными проблемами, что Миервалдис Валле ему казался еле заметной точкой. Возможно, он не хотел признаться в своем неведении. В самом деле, на что это похоже: руководитель не знает, каким образом его работник попал в число лучших рационализаторов района. Оставалось только одно — выкручиваться общими фразами.

Я подавил раздражение и любезно простился.

Председатель был сама приветливость:

— Будете всегда желанным гостем. У нас действительно есть люди, о которых стоит рассказать республиканскому читателю.

Я понял: Миервалдис Валле не из них. Видать, такое натворил, что не искупить никакими чудесами рационализации.

Личность сторожа, однако, притягивала меня все больше и больше. И я решил его навестить.

На хуторе меня бурно встретили две лохматые собачонки. Дверь открыла веселая старушка.

— Я к больному.

— Какому больному?

— Ну, Миервалдису Валле.

— А вы что, доктор?

— Нет.

Секунду подумав, старушка все же согласилась:

— И впрямь, неповоротлив стал. Не то что больной, а так, серединка на половинку. Словом, старый пень. Но в постели сроду не лежал. Вы, часом, не из тех, кто животы изучает? Прошлый месяц тут такие бродили. Допытывались, что едят, как едят. Теперь ведь разные ходят. Иной спрашивает, отчего у меня так мало детей? А может, вы из тех, кто регистрирует скот?

Старушка сыпала словами, как из мешка. И словно нарочно отводила мысль все дальше в сторону. Точь-в-точь как руководитель хозяйства. Никак сговорились объехать меня на кривой.

Я вклинился в монолог и спросил:

— А с самим Миервалдисом Валле нельзя поговорить?

— Отчего же нет? Ступайте в сарай. Старик там тренируется.

Я уже ничего не понимал.

Зашел в сарай. У одной стены ржавели допотопная косилка и пружинная борона, высились кучки минеральных удобрений. На другой были прикреплены мишени, каких полно в любом городском тире. Миервалдис Валле меня не видел. Брал согнутые пополам обойные гвозди с отбитой шляпкой и самой обыкновенной рогаткой посылал в мишень.

— Добрый день!

— Будь здоров!

Пенсионер ответил и даже не оглянулся. Выпустил три гвоздя и только после этого повернулся ко мне. Видимо, думал, что заглянул кто-то из своих.

— Пришел расспросить о ваших рационализаторских достижениях.

— Какие там достижения! Но денюжки набегают.

— Может, сходим на ферму, посмотрим ваше детище?

— Да вон оно. — Миервалдис Валле протянул мне рогатку.

Должно быть, вид у меня был ошарашенный.

— Что свинье положено, свинья должна съесть.

— ?

— Не даю никому растаскивать корм.

— ?

— Видите ли, когда-то на ферме держали кошек. Те ведь свиной корм не едят. Другое дело — мышей. Бывает, и крысу задушат. И вообще, там, где кошка, там крыса знает свое место. Но тут приехали из санэпидстанции, составили акты и приказали всех котов ликвидировать. Якобы разносят заразу и мешают выполнить план по свиньям. Наш-то послушный. Раз велено котов извести, сказано — сделано. Но потом, как развелось этих хвостатых, хоть караул кричи, кишмя кишат. Гарцуют по корытам, что твое войско черное. Поросям спать не дают. Уши обгрызают. А те визжат, как оголтелые. Травить ведь тоже нельзя. Свинья сожрет, а в плане убыток. Ну, значит, стал я по ночам от нечего делать постреливать крыс. Без всякого шума. Попадал неплохо. Утром выложу перед хлевом в один рядок. Заведующая фермой пересчитает, и делу конец. Только вот не могли придумать, как оплачивать. Бухгалтеры говорят, нет такого закона, чтобы за отстрел крыс деньги платить. Поэтому теперь каждый месяц пишут в бумагах, что я, мол, выдумываю всякие рационализаторские предложения. Мне-то что, лишь бы копеечка шла. Поначалу у меня с этой стрельбой не ладилось. У рогатки ни ствола, ни прицела. Нужно все на глаз определить, чуять рукой, на сколько оттянуть резинку. Просто нужно наловчиться. Как вдеть резинку в трусы. То слишком тесно, то, напротив, слишком слабо. Вначале мне платили пятьдесят копеек за крысу. Но когда я за ночь настрелял и выставил у дверей штук пятьдесят, в конторе возмутились. Если за каждую ночь платить двадцать пять рублей, это, мол, ни в какие ворота, это, мол, разбазаривание народных средств. Я сказал, мне-то что, пусть они плодятся. Но в конторе уже не согласны. До тех пор уговаривали, пока я не взял на себя повышенные обязательства — одну крысу за десять копеек. Но теперь я стал умнее. Отстреляю, сколько захочу, и конец. От чрезмерного старания только людям беспокойство. Зачем зря их огорчать — опять может статься, что нормы придется пересматривать.