Ржаной хлеб с медом - [20]

Лиелкактынь не торопился. Допрашивал обстоятельно, с толком.

Наконец порешили на том, что в хлеву Лония работать не может. Ни старшей, ни рядовой дояркой. Воровала все-таки. Чтобы набить свой кошелек и прославиться. Где гарантия, что она не начнет молоко крестить, чтобы больше получилось?

Если бы не трое детей, Лония, ей-богу, наложила бы на себя руки.

ЧЕТВЕРТАЯ ЛОЖА ПАРТЕРА

Странно устроены люди: осуждают сплетни, а сами пристают к музыкантам с вопросами. Какой смысл их расспрашивать. Все равно ничего уже не исправишь.

Имя дядюшки Валтера не сходит с языка. И это надолго. Грянет новое событие в колхозе, отшумит а разговоры о Валтере останутся. Потому что ничего не удалось выяснить. А неизвестность раздражает. Как это так — не знать всей подоплеки!

Вообще-то старый Валтер был со странностями. Но у кого их нет? Стоит только повнимательнее приглядеться. Можно, конечно, все объяснить старческим сумасбродством. О таких часто говорят:

— Бес в ребро ударил, с кем не бывает на старости лет.

Еще как бывает. Сплошь да рядом. Если бы Валтер женился, посудачили бы в колхозе и перестали. Но такое выкинуть! И чего ради? Музыканты тоже хороши — божьи одуванчики. Полдня, весь вечер провели у старика и не спросили, в честь чего нужно играть эти диковинные опусы. Им бы лишь рубли в кармане да угощение на столе. И сын будто с луны свалился — хлопает глазами, удивляется. Что он может знать, когда живет в Риге. Примчится к отцу раз в месяц с женой да с девчонкой — и как угорелый обратно. Набьют машину деревенским добром, включат улыбки на секунду и лениво помашут рукой:

— Пока, папочка!

А кто он там, в столице? Приложение к токарному станку. Как будто в колхозе железа не хватает. Жил бы здесь, присмотрел бы за родителем — не стал бы старик чудить.

Дядю Валтера уважали. Здесь родился, вырос, проработал всю жизнь. Сын бедного крестьянина. Изведал батрацкую долю.

В сороковом не кричал громче всех. Однако мыслей не скрывал. И потому о нем говорили:

— Красный.

Когда началась война, не колебался. Ушел рядовым, а гвардии рядовым вернулся. Должностей сторонился. И не оттого, что боялся. Просто был человеком земли. Лучше всего чувствовал себя за плугом. Вначале пахал родительскую землю — новая власть прирезала несколько гектаров. Потом колхозную. Ухаживал за коровами. Заведовал телячьей фермой. По белу свету не шатался. Если с головой уйдешь в работу, скотинка привяжет. Да Валтер и не рвался никуда. Зарабатывал устные, письменные благодарности и принимал их просто, по-будничному. Как деньги в день получки.

Когда мужики спорили о политике, мог поворчать вместе со всеми, но не распалялся. Зато в разговоры о стаде и кормах кидался как пловец в воду.

Когда специалисты подсчитывали, сколько припасено кормов и какой получится суточный рацион, переспрашивал:

— Погоди, а как ты считал? Разве не знаешь, что весенний вес отличается от осеннего? Ах знаешь? Что же тогда мне голову морочишь своими раскладками?

Он вовсе не принадлежал к тем, кто спорит по любому поводу. Просто был требователен. И к себе, и к другим.

Мысли свои выражал кратко и выразительно. Не счесть, сколько раз на собраниях председатель ссылался на него:

— Дядя Валтер что говорит? «Сено нужно скармливать по весу, а корнеплоды по объему».

Валтер не был особым книголюбом, но мог подчас удивить самой неожиданной мыслью. Люди слушали его и терялись в догадках: собственная это фантазия или вычитанная откуда-то мудрость?

Завяжется, к примеру, спор на ежегодном общеколхозном собрании о предстоящей весне. Подымет руку и дядя Валтер:

— У меня вопрос. Кстати, не новый и достаточно всем известный. Еще во время революции тысяча девятьсот пятого года датский ученый Хинхеде советовал зарубить себе на носу: «Сколько давать скоту жмыхов, вопрос не кормежки, а навоза».

О чем бы ни шел спор, Валтер почти всегда начинал с одной и той же фразы:

— Надобно вычесть естественные потери веса. Что толку засчитывать бункер, если в зерне еще осталась вода. Воды у моих телят и так хватает — вон полный колодец возле хлева. Мне нужны жмыхи.

Все мучнистые добавки дядя Валтер называл жмыхами.

Заканчивал он каждое выступление тем, что точь-в-точь повторял сказанное на предыдущих собраниях:

— Все важно: и щепотка соли, и гашеная известь, или как ее там теперь называют.

Начало и конец выступления оставались неизменными. Ими он обрамлял середину. Всегда новую и актуальную. Оттого его короткие, но необычные речи ждали и поддерживали аплодисментами.

По всем другим вопросам старый Валтер был скуп на слова. Разве что иногда в узком кругу выскажется на семейные темы.

— Теперь вошло в привычку разводиться. Одну бросил, другую взял. Живут шиворот-навыворот, будто ничего не случилось. Выпьют водки, спросят: «Ну как тебе с моей бывшей?» Дети не могут разобраться, кого называть папой, кого дядей. Женитьба не баловство. Ведь как поется-то: «Верна пташка каждая своему гнездышку». Эх, кабы так!

Редакция популярного журнала решила провести в колхозе дискуссию о браке. Заранее уломали дядю Валтера, чтобы выступил. Долгий век вместе прожит. Жена никогда не жаловалась. Дядя Валтер тоже. Разве только на то, что она слишком рано его покинула.