Рыжий - не рыжий - [2]

Некоторые шутили: и учиться оба бросили, только Петька с девятого класса, а отец со второго курса института.

А подался старший Вьюн в политехнический осваивать автодорожное дело. Со школы тянуло к технике, любил повозиться с мотоциклами, особенно с теми, двигатели которых глохли и озабоченные гонщики растерянно копались в нем, взглядом прося поддержки у прохожих, авось кто и подвернется знающий, подкрутит что надо, подрегулирует. В такие моменты старший Вьюн был начеку. Выждав, когда водитель от отчаяния и бессилия пнет ногой по остывающему двигателю и сунет в рот нераскуренную сигарету, подойдет поближе и, как бы невзначай, заговорит: «Ну что у тебя там?» - «Да вот ехал и вдруг обрезало. Копался, копался - никакого толка. Знакома техника?» - «Примитив»,- выдержав паузу, отвечал старший Вьюн, мысленно прибрасывая, за спасибо ли ему придется искать неисправность или рублевка все же осядет в его кармане. В подобных ситуациях он не торопил события, особенно если мотоциклист был молод, с противопыльными очками и наполовину, как заправский автогонщик, упрятан в кожу. Такие всегда куда-то торопились, и редко кто из них мог ответить, для чего нужен определенный зазор в магнето. А уж Дмитрий Вьюн в любом мотоцикле, как считали многие, разбирался больше некуда. И потому рубли у него, не в пример другим десятиклассникам, почти не переводились. Кое-кто из одногодков завидовал ему, мечтая об определенной сумме в кармане, другие же, посмеиваясь, сторонились. Посмеивался и Дмитрий Вьюн, надолго и прочно установив для себя единственную пока и главную в жизни аксиому: с человеком считаются, когда у него есть деньги, много денег. Он мечтал получить высшее образование, конечно техническое. Без образования, как считал он, в крупное начальство не выйти, а уж оно-то, как выражались некоторые, деньгу лопатой гребет. Но едва начав второй курс, Дмитрий понял, как призрачно далеки эти деньги и как высоки горы книг, которые не то чтобы изучить, а перелистать - и то с ума сойти можно. Не выдержал, сбежал. Грузчиком на станцию. Временно. Чтобы поразмыслить, куда податься. Работы не замечал, силенка была. С перекурами «зашибал» не хуже начальства. Да и левых перепадало. Чего лучшего желать?

Так и притупилась мечта выбиться в начальство. Считал, не было смысла. Он и на воздухе целыми днями, и при деньгах, а начальство в своих кабинетах синее папиросного дыма, его после работы сто грамм с ног свалит.

Обреченным взглядом Петька глянул в окно на улицу, пасмурную и неуютную. Серое утреннее небо еще не проснулось и казалось низким и провисшим. Сидевшая на изгороди сорока дразнила Петьку длинным хвостом и отчаянно стрекотала на собаку, копавшуюся в куче свежевысыпанного мусора. Она с такой досадой кричала, что приплясывала на согнутых ногах и часто кланялась белой роскошной грудью. Однако нет-нет да и глянет в окно, то слева клюв из-за стекла покажет, то справа. Петька постучал по стеклу, хотел спугнуть, но сорока лишь презрительно скосила на него черным уголком глаза и передернула хвостом. «Красивая! - подумал Петька.- Вот хитрюга. Знает, через стекло не достать». Он подошел к небольшой полочке, где наискось стояло несколько книг по радиотехнике, взял толстый справочник, быстро открыл нужную страницу и зашевелил губами, читая. Раскрытый на нужной странице, положил его на стул и полез под кровать. Нашарил там в сумраке разобранный старый приемник, из которого поснимал немало уже деталей, и шумно потянул его на себя. Хотел обследовать уже в который раз, не отыщется ли еще что подходящее. Но неожиданно что-то мокрое и тяжелое больно стегануло его по выставленным из-под кровати ягодицам. Петька поддел спиной кровать и отдернул, словно обжегся, руку. Он не сомневался, это мать прошлась по нему мокрой тряпкой, и поспешно выскочил из-под кровати, чтобы увернуться от повторного шлепка.

- Я те что? Мать или не мать? А ну вылазь!

- Вылез уж,- угрюмо ответил Петька, почесывая за спиной и недовольно поглядывая на мокрую тряпку в руке матери.- Сказал же - сейчас.

- Вон какой вымахал! А ума-то… Все с игрушками своими. А ну марш за водой!

- Иду, мам, иду,- торопливо заговорил Петька.- Разоспался, в сон потянуло,- начал было оправдываться он.

- То-то, под кровать приткнулся. Ступай быстрей! И чтоб одна нога там, другая - тут,- наказала Марья и ушла на кухню.

Петька надел поношенную отцовскую телогрейку, проплелся мимо матери и, схватив пустые ведра, загремел ими на весь дом. Марья покосилась на сына и молча подбросила дров в голландку. Сырые дрова зашипели, и печь чихнула в комнату дымом.

- Эх, горе! - шумно вздохнула Марья.- Не мог дров с вечера занести. Протух уж винищем-то!..

Слыша причитания матери, Петька удрученно подумал, что верно: отец в последнее время слишком приналег на водку. Или у них, у грузчиков, заведено так: разгрузил вагон - пей, переложил на складах грузы из одного угла в другой - беги за бутылкой. Петька вспомнил, как мать, притащив отца поздно вечером с помощью соседа, проплакала почти всю ночь. И Петька ворочался, не мог уснуть. Плакала она тихо, чтобы никто не слышал, но до него все же доносились ее приглушенные всхлипы, и он начинал злиться на отца.