Рыжик - [68]

– Да… было бы здорово… знаешь… «Канатная» – ужасная больница… там все какие-то злые, агрессивные, и они толком ничего не говорят… спасибо, что забрал меня оттуда… и этот врач, который летит с нами в Израиль… он даже не мог мне с пятого раза вставить в горло какую-то трубку, психовал и говорил, что я сама во всем виновата, потому что не могу спокойно лежать… Нельзя его где-то потерять?

– Пусть летит. А там посмотрим… – Он улыбался.

– Генка, а если я вернусь к своему дню рождения, ты отметишь его со мной?

– Конечно. Даже если вернешься на день позже, все равно отметим. Будем курить дорогие сигары. Мама мне сказала, что ты куришь…

– Да… бывает… когда-нибудь брошу… – Мне очень нравилось говорить в будущем времени, потому что у меня были определенные сомнения по поводу своего собственного. – Геночка… я могу тебе верить?

– Да, – Он произнес это не просто уверенным голосом. Это было написано в Его глазах. В отличие от всех остальных глаз, которые я видела до встречи с Ним.

И я поверила. Только Ему. Он крепко обнял меня, поцеловал, я даже не расплакалась, и мы с мамой зашли в VIP-зал Днепропетровского аэропорта. Это был первый раз, когда я летела через VIP. Это был первый раз, когда я обнимала папу и чего-то боялась…

У меня всегда была мечта полетать на частном самолете. Мне все было интересно: приятный экипаж, молоденькая стюардесса-турчанка, маленький комфортный салон… я, мама… и врач, которого я невзлюбила после того, как он обращался со мной в инфекционном отделении Днепропетровской больницы… Мне правда хотелось, чтобы он потерялся и исчез… Меня раздражало каждое его слово, каждый жест, мимика – абсолютно все… Я с детства чувствовала людей и мне казалось, что он не заслуживает того, чтобы лететь в этом прекрасном самолете… Я еще не понимала, в чем причина моего «тяжелого состояния», но я точно знала, что этот человек сопровождает нас на случай, «если что-то пойдет не так». А еще я знала, что он ничем мне не поможет, «если что-то все-таки пойдет не так», потому что он даже с седьмой попытки не смог вставить катетер в мою шейную артерию, и я не выдержала и заорала: «Мне больно. Давайте я сама вставлю. Расскажите, как». А когда мне рассказали, сколько заплатили этому человеку за мое сопровождение…

Стюардесса-турчанка с очаровательной улыбкой подошла к нам и предложила йогурты и красивые зеленые яблоки, которые я просто обожала. Моему счастью не было предела. Я уже несколько дней толком ничего не ела, а йогурты оказались моими любимыми: немецкие, фирмы «Zott», виноградные с миндальной крошкой. Я радостно улыбнулась, поблагодарила ее, взяла яблоко и попросила у нее пару йогуртов.

– Тебе нельзя, – раздался голос моего сопровождающего.

– Почему нельзя? Вы мне сами сказали, что мне нельзя только «красное» и «желтое», запрещали мне есть помидоры и пить банановый сок. И меня последние несколько дней кормили яблоками и йогуртами. Почему сейчас нельзя?

– Потому что пока неизвестно, что с тобой. – Он даже не смотрел на меня. Он смотрел на яблоко.

– А вчера было известно? Почему вчера мне можно было пить яблочный сок из тетрапаков, а сегодня я не могу съесть натуральное яблоко? Я умираю от голода. – Я чувствовала, что начинаю заводиться.

– Потому что я сказал, что нельзя. – При этом он забрал у меня яблоко… и надкусил его.

Это был самый громкий хруст яблока в моей жизни. Он остался в моей памяти. Он довел до кипения мою кровь.

Йогурты, естественно, он мне тоже запретил. На протяжении всего полета этот человек грыз яблоки и ел мои любимые йогурты… и заботливо интересовался, все ли у меня нормально. Да. У меня все было отлично.

Моя мама… воспитанная, интеллигентная, добрейшая женщина… даже она с трудом сдерживала эмоции.

Вопрос был просто в зеленом яблоке. Но тогда для меня это было так важно. Для меня было так важно, чтобы мне доказали и показали, что все не так плохо и подарили мне надежду, как сделал это Геночка… Мне нужно было во что-то поверить. А во что я могла поверить, когда мне запрещали все, потому что не знали «что со мной»… Почему моя мама не притронулась к еде в этом самолете? Не потому, что она не была голодной после круглосуточных больничных марафонов и бессонных ночей, а потому, что запретили мне. Мне нельзя было есть, и она тоже не ела. Но мама меня безумно любит… Стюардесса-турчанка не могла меня любить так, как моя мама… и она плохо говорила по-русски. Но иногда достаточно увидеть… и не нужно ничего понимать. Она посмотрела на моего «врача» так, как умеют смотреть только турецкие женщины. Потом она посмотрела на меня… и мы поняли друг друга без слов.

Мой папа с детства начал давать мне «карманные» деньги для того, чтобы я чувствовала себя не зависимой от других людей и всегда могла за себя заплатить. Мой папа всегда учил меня, что если я иду в кафе с друзьями, но они могут позволить себе только чай, то мне нужно либо заказать то же самое, что и они, либо, если мне хочется что-нибудь, кроме чая, – тактично всех угостить, поделить на всех. Это материальный сдерживающий фактор… Но в ситуации, которая возникла в самолете, не было места материальному сдерживающему фактору. Мне было семнадцать лет, и я поняла эту ситуацию по-своему.