Рыжеволосая девушка - [7]

— Ханна! — с упреком в Голосе громко воскликнула Луиза. — Расстаться со всем, что здесь есть? После того, как мы втроем прожили на этом чердаке с тридцать восьмого года?

— Не болтай пустое, — сурово сказала я. — Это просто жестокая необходимость… Мы не одиноки: у тебя есть жених — будущий врач, у меня родители. А Танины родители вынуждены были скрыться. У нее никого нет, кроме нас, и мы должны ей помочь.

По-моему, Луизе стало стыдно. Глядя в сторону, она молча налила нам чай. Видимо, она размышляла. Соображает она туго. Но если только хорошенько все уяснит себе и уразумеет, то уж будет упорно стоять на своем. Чай остыл. Никто из нас, даже Луиза, к нему не притронулся. В вазочке на низеньком столике осталось лежать припрятанное в свое время печенье. Никто так и не ел его.

Пока мы обсуждали создавшееся положение, пришла Юдифь. Юдифь учится на фармацевта и живет в противоположном конце города. Она почти с самого начала состояла членом студенческого дискуссионного общества, которое организовали мы с Луизой, потому что в другие общества нас не приглашали, считая нас выскочками. Я обрадовалась, увидя Юдифь, и почувствовала себя виноватой: я даже не вспомнила о ней, озабоченная судьбой Тани. Юдифь всегда была милой и скромной девушкой, и такой же милой и скромной выглядела она и сейчас в своем сером костюме. В последнее время она заходила к нам лишь по делу, в тех случаях, когда у нее что-нибудь не ладилось, когда не понимала чего-нибудь в лекциях. Она тоже одинока здесь: ее семья живет где-то в Твенте или Ахтерхуке. Излишне было спрашивать, зачем она пришла на этот раз: у нее в сумочке также лежала вечерняя газета.

Мы вчетвером держали своего рода военный совет. Таня немного успокоилась, даже повеселела. Все мы прониклись торжественностью и значительностью момента. Я заметила, что Луиза уже как будто примирилась с мыслью расстаться с нашим девическим общежитием. Мы подробно обсуждали, где нам искать себе жилье, как вдруг Юдифь с детской наивностью заявила:

— А мы, евреи из португальской общины, ходим пока свободно!

Таня в безмолвном удивлении уставилась на нее. На этот раз неожиданно резко заговорила Луиза; нам, остальным, не пришлось даже рта раскрыть.

— Свободно? — с горечью воскликнула она. — Что ты хочешь сказать, Юдифь? Что вы сохраните свою свободу на месяц или на полгода дольше, чем другие евреи, потому что являетесь выходцами из Испании?.. Боже милостивый! А еще считает себя интеллигентной женщиной! Веришь фашистам, которые морочат вам голову!

Я была довольна. Сознание Луизы сделало огромный скачок.

Удостоверения личности

На следующий день я отправилась по адресу, где обычно в начале года получала удостоверения личности для наших студентов. Дом помещался позади каменотесной мастерской на реке Амстел. Человека, у которого я получала удостоверения, я назову господином N., так как дощечка с его именем была снята с входной двери. Мне предстояло пройти узеньким тупичком, где пахло известковым раствором и щебнем и на каждом карнизе, на каждом выступе стены лежала белая каменная пыль. От этого запаха и пыльных стен на меня повеяло чем-то родным, близким; в моей душе это место всегда рождало ощущение уверенности, сознание, что я могу помочь людям. Утро было пасмурное, серенькое небо нависло над землей; от сильных запахов и каменной пыли запершило в горле. Я, кашляя, пробежала через тупичок, одной рукой толкая велосипед. Ничего родного и близкого теперь здесь не было, все казалось чужим, враждебным даже. Я видела надгробные плиты, гранитные и мергельные глыбы, серые и желтые; заржавленные рельсы, ведущие к складу камня, который, по-видимому, много лет уже не использовался. Безотрадная картина, нигде ни души. Я даже заколебалась, не повернуть ли мне обратно. Но я тут же подумала о Тане и Юдифи. Нет, вернуться я не могу. Я прислонила велосипед к столбу и сделала несколько шагов по направлению к дому, спрятавшемуся за каменотесной мастерской. Окно домика было плотно заколочено старинным ставнем. Над ним безжизненно свисали прошлогодние плети дикого винограда: точь-в-точь подбитый глаз под пучком жидких старческих волос. «Что-то неладно!» — подумала я и в нерешительности остановилась.

В тот же момент послышались шаги под навесом мастерской. Я обернулась и увидела старшего подмастерья, который делал мне знаки. Кажется, его имя было Виллем. Он и сам был похож на камень — его лицо, фартук, серые ботинки. Не глядя на меня, он пробормотал — Вы не должны ходить сюда. Этого человека здесь уже нет…

Я испугалась. Судорожно сжав руку в кармане плаща, я спросила: — Арестован?

Он покачал головой и, чуть улыбнувшись, сказал: — Нет. Пока еще нет. Скрылся. В подполье…

У меня отлегло от сердца. Я хотела еще о чем-то спросить Виллема, но он уже повернулся ко мне спиной. Тогда я медленно пошла обратно к велосипеду. Проехала тупичок и снова очутилась возле Амстела. Упало несколько мелких капель дождя. С реки веяло холодом, а на набережной Весперзай стояла тишина, настороженная, предостерегающая. Я поскорее укатила оттуда.

Вот и не достала я удостоверений личности, а ведь, уезжая, легкомысленно пообещала непременно привезти. Все остальное представлялось нам сущими пустяками — отпечатки пальцев, фотографии, штампы; тут нам пригодится знакомый гравер, имеющий в центре города мастерскую, заваленную листами стали, сургучом и тонкими шрифтами. Мне не хотелось возвращаться в нашу общую комнату, и я с полчаса еще кружила вдали от дома. В голове у меня созревал план. В конце концов мне все же пришлось повернуть домой. Пока я поднималась по лестнице, Таня и Луиза стояли на площадке, перегнувшись через перила. Видно, я шла настолько медленно и такой у меня был обескураженный вид, что объяснений не потребовалось. Когда я добралась доверху, они уныло поглядели на меня; сняв берет, я встряхнула своими рыжими кудрями. Можно было принять это за молчаливый отрицательный ответ. Таня с Юдифью и не стали задавать вопросов.