Рюрик - [6]

Шрифт
Интервал

Юббе, потрясенный, молчал.

— Третий день не могу опомниться от этого сна, — после небольшой паузы глухо проговорил Рюрик. — Уж очень откровенное видение. Я даже боюсь поведать о нем своему верховному жрецу, — мрачно признался он, а затем твердой рукой отодвинул от себя кубок и с досадой спросил: — Почему Святовит недоволен мною?

Юббе понимал, что молчать нельзя, но ничего не мог с собой поделать. «Вот тебе и зрелость! — вздохнул он про себя. — Молодость просит совета, а ты угрюмо молчишь, как жертвенный камень у реки».

— На какой день… ты видел… этот сон? — вдруг догадался спросить фриз, взволнованно подыскивая нужные слова.

— На второй день молодой луны, — удрученно ответил Рюрик и догадливо, но грустно улыбнулся, — Ты хочешь сказать, что сон долгий?

— Да, — уже твердо ответил Юббе. Резко тряхнув головой, он откинул назад волосы, которые рассыпались по его широким плечам. — Сон не из ближних. Он будет исполняться лет… двадцать. — Князь фризов забавно выдвинул вперед нижнюю челюсть. Он так обрадовался своей находчивости, что явно взбодрился.

Но Рюрик вновь грустно улыбнулся.

— Я думаю, меньше, — возразил он и, спохватившись, добавил: — Спасибо за доброту, отважный Юббе. У нас, рарогов, в почете всегда была правда. Отец перед смертью сказал мне, что я мало проживу, а умру на чужой стороне. Рюрик проговорил это на едином дыхании, быстро, словно боялся, что упустит момент и не выскажется.

— Откуда твой отец это взял? — недоуменно спросил знаменитый фриз, не на шутку обеспокоившись.

— Ему сказала об этом моя мать, — шумно вздохнув, ответил Рюрик и пояснил: — Она родила меня в последний день полнолуния… Наши женщины в предсказаниях не ошибаются, — убежденно добавил он, чувствуя, что облегчения этот разговор ему не несет.

Юббе не знал, что сказать другу на его последние слова, и поэтому только переспросил:

— Не ошибаются? Неужели не ошибаются?

— Не ошиба-а-ют-ся! — нараспев повторил Рюрик. — Ну ладно! Хорош же хозяин! Сном угостил, а ужин-то простыл. — Он решительно поднял свой кубок и кивнул фризу: следуй, мол, моему примеру.

— Горячее жаркое вредно на ночь, — попытался пошутить Юббе, не ведая, как еще можно отвлечь рарожского князя от гнетущих дум.

Рюрик виновато склонил голову.

— Давай нашего медового вина попробуем! — тихо проговорил он, понимая, какую тяжесть взвалил на фриза своим откровением.

— Ну что ж, давай попробуем! — охотно согласился Юббе, пододвинул к себе кубок и, слегка поклонившись

Рюрику в знак благодарности за гостеприимство, молча осушил его до дна, надеясь на быструю перемену в настроении друга.

Хозяин тотчас последовал примеру гостя. Ели они медленно и молча. Как и следовало ожидать, выпитое вино не взбодрило их. Из головы гостя не выходил сон Рюрика, ибо он знал, что пустых снов не бывает. Об этом знали все славяне-рароги. В это верили и все фризы, и все родственные им племена.

Видения всегда будоражили душу людей. И толковать сны учились сызмала. Некоторые люди даже пытались предотвратить то, что предсказано сном, но ни у кого это не получилось. Так как же быть сейчас?

— Полно, забудь о cue, — уловив неспокойные мысли князя фризов, попытался успокоить его Рюрик, но тут же удрученно заметил: — Как бы то ни было, а мне суждено прожить тот срок, что отмерен богами… — Он остановился, словно поперхнувшись, и уже тихо, почти про себя продолжил: Отец завещал мне прожить жизнь достойно. И я сделаю это! Я должен выполнить завет отца, какие бы испытания ни уготовила мне судьба… — с горечью решил рарожский князь, но спохватился: «Громкие слова нужны только дружине, а Юббе — мой гость, и уши гостей ласкают другими речами».

— Молодец, Рюрик! Ты настоящий мужчина! — восторженно перебил мысли рарога фриз и восхищенно посмотрел на него: бесстрашного и предприимчивого предводителя пиратов-фризов покорило мужество молодости.

— Я боюсь только одного: слишком мало я успел свершить, а уже пророческий сон напомнил: приготовься, конец близок. Страшно стало! — угрюмо признался Рюрик, медленно и тяжело выговаривая каждое слово. II вдруг он почувствовал облегчение: «Вот и все! Самое постыдное, слабое и… сказал!» Он расправил свои еще по-юношески узкие плечи, поднял голову и тихо прошептал: «Слава Святовиту!»

— Ну-ну, успокойся. Сон твой дальний. Сначала ласточка совьет гнездо, потом вас будет греть солнышко, лотом и только потом… Нет, подожди, может, ураган — это что-то другое?.. — Фриз все же захмелел от крепкого медового вина, и слова давались ему с трудом.

— Не надо меня утешать, — гордо вскинул голову Рюрик. — Что будет, то и будет. Ничего не изменить. Я хотел бы вот о чем спросить: а словене, какие есть: русции, вагры, рароги, лютичи, ободриты, волохи и ильменские словене сможем ли мы объединиться, разбить германцев и поселиться все вместе на одной земле? Как ты думаешь?

Юббе вздрогнул: молодой двадцатилетний Рюрик, обреченный на короткую жизнь и знающий об этом, замышляет объединить родственные племена, побитые по отдельности, разбросанные в разных местах — спрятавшиеся кто в горах, кто за болотами, кто в лесах… Да мыслимо ли это?!

— Да… Тяжело будет! — задумчиво ответил отважный пират, прикинув все тяготы выбранного Рюриком пути. — Разные вожди и уже разные боги… — Фриз посмотрел на Рюрика, указывая небрежным жестом на семь зажженных свечей в массивном подсвечнике, языки пламени которых склонялись то к одному, то к другому князю, как бы принимая участие в их разговоре.


Еще от автора Галина Феодосьевна Петреченко
Князь Олег

Олег (Вещий Олег, др. рус. Ольгъ, ум. 912) — варяг, князь новгородский (с 879) и киевский (с 882). Нередко рассматривается как основатель Древнерусского государства. В летописи приводится его прозвище Вещий, то есть знающий будущее, провидящий будущее. Назван так сразу по возвращении из похода 907 года на Византию.


Рюрик

В том включены романы А. И. Красницкого (Лаврова) «В дали веков» и Г.Ф. Петреченко «Рюрик», рассказывающие о жизни «первого самодержца российского» (Н. М. Карамзин). Написанные в разное время, с разных позиций, романы удачно дополняют друг друга и помогают читателю наиболее полно представить личность Рюрика.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.