Рылеев - [84]

В январе в «Сыне Отечества» № 1 Рылеев и Бестужев поместили «Объявление об издании «Полярной Звезды» на 1825 год», в котором сообщали, что «издание замедлилось некоторыми обстоятельствами, появится не к 1 января 1825 года, но к святой неделе (то есть к Пасхе. — В.А.)… Издатели долгом поставляют уведомить, что «Полярная Звезда» издается в прошлогоднем формате, с картинками, и что все писатели, украсившие два прежних тома, не отказались участвовать и в третьем. Доныне все идет успешно». Объявление сопровождалось примечанием: «Итак — «Северные Цветы», издание г. книгопродавца Оленина, вступают в непосредственное соперничество с «Полярною Звездою». Предоставляя сему альманаху благоприятное время выхода в свет, желаем ему еще благоприятнейшего успеха».

Третий выпуск «Полярной Звезды» казался Рылееву самым удачным. «Она здесь всем пришлась по сердцу, — писал он Пушкину. — Это хоть не совсем хороший знак, но уверены, что в ней есть довольно и таких пиес, которых похвалить не откажутся и истинные ценители произведений нашего Парнаса».

В печати появилось несколько благоприятных отзывов. «В нем (в альманахе. — В.А.) стихотворная часть представляет много совершеннейших произведений» («Соревнователь просвещения и благотворения»). «Нынешняя «Полярная Звезда» бесспорно лучше прежних годов: стихотворная ее часть никогда не была так богата по достоинству пьес» («Сын Отечества»).

«Московский Телеграф» так отозвался о стихотворном отделе альманаха: «Пушкин, чарующий нас своими поэмами, как будто вызвал на труд других, дремавших над элегиями и песенками»; о прозе: «Порадуемся, что в «Полярной Звезде» и самый строгий критик отдаст полную справедливость прозаическому отделению».

Критик «Северной Пчелы»: «Никогда еще стихотворная часть «Полярной Звезды» не была так богата не числом, а достоинством».

Рецензент «Сына Отечества» видел в этом выпуске альманаха «стремление к народности».

Что же было напечатано в третьем выпуске альманаха? Целая поэтическая хрестоматия 1825 года: отрывки из «Цыган», «Братьев разбойников» и «Послание к Алексееву» Пушкина; семь стихотворений Боратынского, два Вяземского, три Ф. Глинки, одно Грибоедова, одно Козлова («Венецианская ночь»), два В.Л. Пушкина, три — Языкова, две басни Крылова, отрывок из XIX песни «Илиады» в переводе Гнедича, кроме того, превосходные в поэтическом отношении стихи Григорьева («Нашествие Мамая»), Туманского, Хомякова, Плетнева, Иванчина-Писарева, Зайцевского и других авторов. Рылеев поместил здесь три отрывка из поэмы «Наливайко» и «Стансы» («Не сбылись, мой друг, пророчества…»).

В прозаическом отделе — путевые записки Н. Бестужева («Гибралтар») и Жуковского («Отрывки из письма о Швейцарии»), исторический очерк Корниловича, великолепные «Восточные повести» (три сказки) Сенковского, менее интересные — небольшие прозаические сочинения Ф. Глинки и Булгарина.

Открывается альманах традиционным литературным обзором А. Бестужева — «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и в начале 1825 годов». Рылеев считал, что Бестужев «в первый раз судит так основательно в так глубокомысленно». По поводу этой статьи возник спор между Пушкиным и Бестужевым (в нем принял участие и Рылеев)[8]. Но вообще в литературных кругах новый обзор Бестужева получил высокую оценку.

Бестужев порицает «безнародность» литературы, чувства, «не согретые народною гордостию».

«Богатое нечерпанное лоно старины и мощного, свежего языка… вот стихия поэта, вот колыбель гения!» — говорит он. «Когда же попадем мы в свою колею? Когда будем писать прямо по-русски?» — задает он себе вопрос. Обзор этот, как и два предыдущих, написан с остроумием, непринужденностью, предельной краткостью, продиктованной размерами «карманной» книжки альманаха.

За рылеевскую «Исповедь Наливайки» цензор получил выговор от Александра I через министра просвещения А.С. Шишкова. Если бы альманах не был так быстро распродан, «Исповедь» была бы вырезана из экземпляров.

Многим казалось странным, удивительным, что такое революционное сочинение могло появиться в печати. Рядовые члены Северного общества, которые по правилам конспирации не могли знать о силе и численности его, из этого случая заключали, что среди них есть важные чиновные персоны, имеющие власть урезонить цензуру…

В 1826 году, во время следствия, Штейнгель в одном из писем к царю высказывает искреннее недоумение: «Непостижимо, каким образом в то самое время, как строжайшая цензура внимательно привязывалась к словам, ничего не значащим, как-то: ангельская красота, рок и пр., пропускались статьи, подобные «Волынскому», «Исповеди Наливайки».

В архиве III отделения сохранилась анонимная записка по поводу проекта цензурного устава 1826 года. Вот одно из замечаний этого неизвестного лица, безусловно верного престолу: «§ 151 сказано: «Не позволяется пропускать к напечатанию места, имеющие двоякий смысл, ежели один из них противен цензурным правилам». Сие подает повод к бесконечным прениям… В оправдание нового сего § приводят, что цензура на основании прежних правил пропускала сочинения возмутительные: Исповедь Наливайки, Войнаровского и проч. Это неправда. Сии сочинения отнюдь не двусмысленные: они явно проповедуют бунт, восстание на законную власть, выставляют в похвальном виде мятежников и разбойников и проч., и пропущены к напечанию по непростительной глупости цензора, читавшего оные и не понимавшего в них явного злоумышления».