Рылеев - [44]

«Ознакомить публику… с родной словесностью» (Бестужев) — вот цель издания. Была и еще цель, важная, но, разумеется, не главная, — решить проблему литературного гонорара, дать пример, впервые в альманашно-журнальном деле вознаградив авторов за их труды. Однако полностью этой цели Бестужев и Рылеев достигли только в 1825 году, на третьем выпуске «Полярной Звезды», избавившись от издателя Оленина, который, платя составителям за право издания альманаха, ничем — по традиции — не вознаграждал авторов. Когда Рылеев писал Вяземскому о «Полярной Звезде», что «издание сие у нас — первое явление в этом роде», он имел в виду, конечно, не коммерческую сторону дела.

Альманахи в России выходили и раньше, среди них были очень удачные, например содержательные сборники «Аглая» и «Аониды» конца XVIII века, изданные Карамзиным; «Свиток Муз» поэтов-радищевцев 1800-х годов, однако «альманачный» период в русской литературе, как отметил Белинский, открыли именно Бестужев и Рылеев — этот период продлится до конца 1830-х годов. Позднее — с 1825 по 1832 год — выходили великолепные «Северные Цветы», издававшиеся Дельвигом, «благоуханный» — по слову Гоголя — альманах, но «Полярная Звезда» осталась для всего периода классикой.

В дальнейшем — после 1825 года — ни в одном легальном русском альманахе не были так сильны гражданские, вольнолюбивые мотивы. «Полярная Звезда» в этом смысле была и новой, и единственной. В выпуске па 1823 год есть немало стихотворений «на случай», вполне благонамеренных, но была помещена, например, элегия Пушкина «Овидию», которую автор просил напечатать без подписи, чтобы обойти цензуру, — ведь в ней ссыльный поэт вспоминает о другом, тоже некогда сосланном поэте, древнеримском, который «в тяжкой горести» обращался к друзьям. «Суровый славянин, я слез не проливал», — говорит Пушкин, достойно переносивший опалу. Стихотворение Пушкина «Мечта воина» («Война!.. развиты, наконец, шумят знамена бранной чести…») — о войне в Греции, о «стремленье бурных ополчений» в сражения за свободу народа. Вяземский в послании к поэту Ивану Дмитриеву клеймит тот разряд читателей, которых «осужденье — честь, рукоплесканье — стыд». В стихотворении Глинки, написанном на библейскую тему, аллегория звучала до дерзости современно: «Рабы, влачащие оковы, высоких песней не поют». Басня Крылова «Крестьянин и овца» резкосатирична: суд Волка не мог не привести на память Петербургскую уголовную палату или любое другое судилище тогдашней России. Здесь же были патриотические думы Рылеева и повесть Бестужева о древнем вольном Новгороде. В дальнейших выпусках «Полярной Звезды» (на 1824 и 1825 годы) эти вольнолюбивые и гражданские мотивы будут звучать еще отчетливее.

Была и еще замечательная новинка в альманахе — «Взгляд на старую и новую словесность в России» Бестужева-Марлинского, критический обзор, прообраз обзоров Белинского (начатых «Литературными мечтаниями» в 1834 году), Надеждииа и Полевого. Статья Бестужева невелика, но он сумел живо и с присущим ему художественным остроумием «обозреть» русскую литературу от полумифических ее истоков в домосковской Руси до «последнего пятнадцатилетия», отметив почти всех русских поэтов и писателей в беглых, но интересных характеристиках.

Бестужев явно на стороне романтиков, но вместе с тем, как и Рылеев, не одобряет разделения русских литераторов на «школы» («В отношении к писателям, я замечу, что многие из них сотворили себе школы, коих упрямство препятствует усовершенствованию слова»).

Бестужев, которого, как и архаистов, заботит чистота русского языка, пишет, что в XVI–XVII столетиях «русское слово» было искажено «славено-польскими выражениями», что при Петре Великом в русский язык «вкралась… страсть к германизму и латинизму», а со времен Елизаветы настал «век галлицизмов». «Теперь только, — говорит Бестужев в своем обзоре, — начинает язык наш отрясать с себя пыль древности и гремушки чуждых ему наречий». Бестужев находил, что автор «Слова о полку Игореве» «вдохнул русскую боевую душу в язык юный». Он советует писателям читать «Задонщину» — «наравне со всеми древностями нашего слова, дабы в них найти черты русского народа и тем дать настоящую физиогномию языку».

Рукопись этого критического обзора Бестужев обсуждал с Рылеевым — это ведь была их общая литературная программа. Их стремлением было развеять мрачные «туманы, лежащие теперь на поле русской словесности», — то есть начать говорить смело, открыто.

30 ноября 1822 года цензор А. Бируков, с которым издатели выдержали отчаянную борьбу по поводу многих стихотворений (его, как вспоминал один мемуарист, Рылееву и Бестужеву приходилось даже «закупать»), подписал в печать рукопись альманаха. Печатался он в типографии Греча и потом, в декабре, поступил в лавку книгопродавца Слёнина.

Рылеев и Бестужев то и дело заходили в лавку — изящные, маленькие (в 16-ю долю листа) томики альманаха быстро переходили с полок в руки покупателей. Через неделю не осталось ни одного экземпляра. Успех был полным. Только «История государства Российского» Карамзина была продана до этого так же быстро.