Рыцарский долг - [96]

Ко всем прочим странностям, на взгляд слуг и охранников, наблюдавших за ним все утро, для человека, которому назначена аудиенция святого отца, а стало быть, ожидающего высоких милостей, вел он себя крайне необычно. В отличие от подавляющего большинства посетителей, как светских, так и духовных, он ни перед кем не заискивал, не пытался заговорить со всеми подряд и не хвалился своим происхождением, богатством или военными подвигами. Словом, никак не выдавал обычного в таких случаях волнения, будто ему предстояла не встреча с самым могущественным человеком в христианском мире, а заурядная исповедь у деревенского кюре.

Четвертый час ожидания подходил к концу, когда на веранде, наконец, появился одетый в скромную серую рясу, приличествующую отказавшемуся от роскоши брату-минориту, секретарь-францисканец.

— Сир рыцарь, — обратился он к посетителю, — я вынужден извиниться за его святейшество. Неотложные дела не позволили ему принять вас сразу после прибытия. Ночью пришла весть о том, что в землях схизматиков недавно произошло страшное землетрясение. Можете себе представить, в пещерном монастыре Киева распалась на четыре части церковь Пресвятой Богородицы и рухнула трапезная, где были приготовлены на обед яства и питье. В городе Переслави, — монах едва выговаривал тяжелые славянские названия, — распалась на две части церковь Святого Михаила. Многие страшные разрушения произошли и в других русских городах — Владимири, Новогради. Не это ли знак того, что Всевышний обрушивает гнев на еретиков, показывая нам, многогрешным, что пора воинству Христову нести крест истинной веры и в эти погрязшие во грехе земли? Святой отец только что закончил диктовать надлежащую энциклику. Пожалуйста, следуйте за мной, сир.

Рыцарь поднялся с деревянной скамьи, опершись левой рукой на столешницу, при этом едва заметно поморщился, словно от старой раны, и, разминая на ходу затекшие от долгого сидения ноги, двинулся вслед за монахом через анфиладу драпированных комнат.

Они прошли все здание насквозь и остановились у плотно закрытой двустворчатой двери из темного мореного дуба. Здесь капитан дежурной стражи, проявляя все возможное уважение, попросил посетителя сдать оружие. Рыцарь спокойно кивнул, отстегнул ножны от портупеи, вытянул клинок на ширину ладони и передал его капитану четким военным движением, держа обеими руками рукоятью вперед. Пармский копейщик, повидавший на своем веку немало оружия и участвовавший в десятках сражений, принимая меч, а вслед за ним и кинжал, уважительно покачал головой и с огромным усилием задавил едва не вырвавшийся наружу тихий завистливый стон.

Наборные ножны из слоновой кости скрывали клинок дамасской ковки с затейливым сирийским клеймом. Такой клинок в сильной и опытной руке мог перерубить простой железный фальшон, не оставив и заусенца на остром, как бритва, лезвии. Удобная рукоятка, обтянутая тонкой черной лайкой, была так затерта от частых прикосновений, что капитану сразу стало ясно — хозяин достает свое оружие не только для того, чтобы хвастаться перед приятелями. Несмотря на то, что меч был арабской работы, его круглый плоский набалдашник украшал такой же, как и на котте рыцаря, иерусалимский крест, составленный из кроваво-красных рубинов, окаймленных черными агатами.

Сразу же преисполнившись глубокого уважения к незнакомцу-воину, капитан-наемник передал меч и кинжал помощнику, молча, кивком головы поприветствовал посетителя и подал знак охранявшему дверь алебардщику. Правая створка неслышно скользнула в сторону, открывая дорогу в покои. Секретарь сделал пригласительный жест, рыцарь шагнул вперед и неожиданно очутился в тропическом саду.

Кресло папы Григория находилось на своем обычном месте — неподалеку от бассейна. Приблизившись на расстояние нескольких шагов, посетитель остановился, ожидая дальнейших распоряжений. Без тени страха или смущения, однако, вместе с тем, не проявляя и непочтительного любопытства, он просто стоял в свободной позе и молча рассматривал старика.

С близкого расстояния быстро выяснялось, что если плоть сидящего в кресле старца была дряхлой и немощной, то дух его был молод и силен. Из-под редких выцветших бровей и низко склоненного сократовского лба на рыцаря смотрели, не мигая, живые колючие зрачки, окруженные пожелтевшими белками, которые придавали взгляду понтифика угрюмое волчье выражение. Так обычно разглядывает добычу старый, умудренный жизнью вожак, прежде чем решить, стоит на нее нападать или нет. Хозяин дворца рассматривал посетителя, словно пытаясь проникнуть ему в самую душу. Каков был результат осмотра, невозможно было понять — папа не выдал своих мыслей и чувств ни словом, ни жестом. Он лишь чуть шевельнул ногой, и из-под полы появился кончик такой же, как и риза, кроваво-красной бархатной туфли. Рыцарь сделал шаг вперед и, склонившись на одно колено, осторожно приложился к туфле губами.

— Так как же тебя называть, сын мой? — дождавшись, когда рыцарь поднимется с колен, спросил понтифик. Его низкий, с хрипотцой голос звучал чисто и властно. — Шевалье де Мерлан, сеньор де Монтелье или барон де Вази?