Рыцарский долг - [39]

Они еще долго бродили по улицам и площадям, укрытым толстым слоем высохшего горного селя, который от времени зацементировался и стал прочнее, чем песчаник, из которого были вытесаны колонны и блоки домов Джераша. Если бы не следы оползня, залившего город подобно тому, как залит был раскаленной лавой римский город Помпея у подножия Везувия, то могло бы показаться, что жители покинули большую овальную площадь с форумом и расходящиеся от нее широкие прямые проспекты всего лишь несколько часов назад.

Жак прислонился к одной из колонн, прикрыл глаза и долго стоял, вслушиваясь в шепот пустыни и тихий шелест песка, который ветер нес по развалинам. Перед его глазами словно живые вставали яркие картины заполненных толпой улиц, крики торговцев водой, скрипение повозок и металлический стук ударяющихся о круглые греческие щиты коротких бронзовых мечей…

Из забытья вновь посвященного рыцаря вывела незнакомая рука, осторожно опустившаяся ему на плечо. Жак открыл глаза и обернулся. Мастер Григ и Робер куда-то исчезли, и перед ним стоял Чормаган-нойон.

— Пойдем, — тихо сказал он, словно боясь нарушить покой запретного города, — скоро солнце скроется за горной грядой, и великий хан желает видеть тебя в своей юрте.

* * *

Монгольский лагерь был раскинут в нескольких полетах стрелы от лагеря франков. Среди войлочных юрт, укрытых от посторонних взглядов остатками городских укреплений, царило оживление — монголы готовились выходить в ночной дозор. В центре лагеря, отделенные от остальных круглой стеной, составленной из кибиток, стояли три юрты белого цвета, соединенные между собой. Там, в окружении четырех воинов, их ждал Толуй.

«Как я с ним буду говорить, если нет никого, кто знал бы язык?» — подумал Жак.

Однако монгольский хан был к этому готов. Толуй медленно заговорил, подбирая латинские слова:

— Теперь ты всадник. Нойон, не простой солдат. Я хочу, чтобы ты стал мой брат.

Жак не понял, о чем идет речь. Вначале он решил, что хан таким образом, на свой манер, благодарит его за спасение. Однако, когда, после его неуверенного кивка, все охранники, повинуясь резкому окрику своего господина, покинули юрту, он понял, что речь идет о каком-то древнем ритуале.

Толуй махнул рукой, предлагая Жаку занять место рядом с собой, а Чормаган стал на пороге и, откинув прикрывающую вход занавесь, долго наблюдал за огненно-красным закатом. Едва последний луч солнца скрылся за горной вершиной, нойон плотно закрыл вход, прошел к середине юрты, где находился очаг, и бросил в костер приготовленные заранее дрова. Толуй медленно поднялся с места и подошел к разгорающемуся костру. Жак встал вслед за ханом и по его знаку занял место напротив него.

— Мы в походе, — сказал царевич, — и по нашим законам Чормаган, как военачальник, может заменить шамана.

В руках у Толуя сверкнул короткий изогнутый нож. Он кивнул Жаку головой, предлагая в точности повторять все его действия. Жак, завороженно глядя на монгола, вытащил из ножен свой кинжал, прокалил его на огне и сделал надрез на левой руке. Стоящий сбоку Чормаган наклонился, взял с пола золотую чашу, поднял ее над костром и, держа обеими руками, протянул сначала Толую, затем Жаку, собирая кровь, бегущую из порезов.

«Это языческий обряд братания», — содрогнулся Жак. Первым его желанием было сломя голову выскочить из юрты. Однако с первыми каплями крови, расплывающимися по белой поверхности жидкости, налитой в драгоценную посуду, на него словно снизошло удивительное озарение. Он понял, что все то, что происходит с ним, никакой не грех, а наоборот, нечто богоугодное, важное и значительное. И еще он вдруг осознал, что понимает монгольскую речь…

Толуй протянул руку над костром, и они прижали раны друг к другу. Чормаган начал произносить нараспев слова:

— Перед богами нашего рода, под небом, на земле, говорю и делаю, как водится по старинному закону! Воссияй, солнце, ярче, и, громы, прогремите для других неслышно, и, огни, полыхните сотней кострищ, для других невидимых. Явись, сила, а от той силы назовитесь вы оба с восходом кровными братьями. И боги смотрят, и предки ваши благословение свое шлют на это! И запомните, что если будет одному в другом нужда, то поможет один другому во всем. И в горе, и в радости быть вместе клянитесь. Испейте же напиток кровавый, и, как крови ваши не разделить ныне, так и вас больше не разделить!

Чормаган передал чашу Толую, тот отпил из нее половину и передал Жаку. Жак сделал несколько глотков. Там оказалось сброженное кобылье молоко, в котором едва ощущался солоноватый привкус крови. Чормаган принял чашу у Жака и вылил остатки в огонь, а затем перевязал им раны. Толуй и Жак крепко обнялись.

— Теперь, — сказал Толуй, — ты мой брат по крови. А это значит, что, пока я жив, ни один монгол в нашем царстве не смеет поднять на тебя оружие. Это моя благодарность за спасенную жизнь. А чтобы ты мог пользоваться этим даром всегда и везде, то носи это всегда с собой.

Чормаган положил ему на левое предплечье согнутую, словно желоб, широкую и толстую, весом не меньше полуфунта золотую пластину, покрытую неизвестными письменами, и сжал ее за концы. Сила в пальцах нойона оказалась такая, что пластина замкнулась на руке у Жака, словно наручный доспех.