Рыцарская сказка - [6]

Колодец забит досками и запечатан свинцовой печатью с изображением Дракона.

— И тут этот окаянный Дракон! — горестно сказал Трувер. — Бедный, брошенный, осужденный замок, мы так надеялись для тебя спеть!

— Да… И закусить у тебя! — грустно вздохнул Ртутти.

— И отдохнуть, — вздохнул Жонглер.

— А ведь здесь кипела жизнь… — задумчиво и нараспев продолжал Трувер. — Какой веселый смех звенел тут во дворе! Как заливисто ржали кони поутру! Как весело трещал огонь в очагах! Где теперь нежные румяные личики, что выглядывали из этих окон? Или вас тоже сожрал Дракон после того, как убил храбрых рыцарей, вас защищавших?..

— Ах, мы им все равно не поможем. Уйдем из этого заброшенного, запечатанного грустного замка! — предложил Жонглер.

— Это было бы неблагородно, клянусь! — горячо воскликнул Трувер. — Разве мы сами не бедняки, бездомные бродяги и наше сердце всегда не на стороне обиженных и потерпевших поражение на турнире с самым подлым и несправедливым в мире рыцарем — Удачей?

— Что тут могут поделать наши сердца? Они даже нас самих накормить не могут, — уныло прохныкал карлик.

Трувер сорвал с головы шляпу и, учтиво взмахнув ею, низко поклонился перед темными рядами пустых и черных окон:

— Мы всего лишь бродячие музыканты. Мы можем только сыграть для вас в память и в честь всех, чьи жизни проходили и прошли среди этих стен.

Он ударил по струнам арфы и запел самую лучшую и длинную балладу, какую знал.

— Сумасшедший… — прохныкал Ртутти и покорно взялся за смычок. А флейта Жонглера уже свистела и щебетала, наполняя двор птичьими голосами.

Трое музыкантов играли и пели так, точно перед ними был королевский дворцовый зал, полный прекрасных дам и знаменитых рыцарей.

Поющий голос и звуки флейты проникали в пустынные темные залы, пробегали по запутанным каменным ходам и лестницам и будили эхо в угрюмых, опутанных паутиной сторожевых башнях, стороживших теперь только пустоту и тишину.

Быстрые дымчатые облака бегущими тенями, волна за волной, накрывали крыши и стены замка, так что начинало казаться — сам замок, то ярко освещаясь, то ныряя в тьму, начинает покачиваться, откликаясь на медленный, размеренный строй старинной баллады…

Припев повторился в последний раз — баллада окончилась, и музыканты, опустив инструменты, переглянулись, сами удивленные тем, что так старались изо всех сил, стоя посреди безлюдного двора заброшенного замка.

А тут еще вдобавок им стал слышаться какой-то смутный, еле слышный гул — точно плеск морских воли — откуда-то очень издалека.

— Вот что, братцы, — опасливо проговорил карлик Ртутти. — Давайте-ка убираться подобру-поздорову! Поиграли, да и хватит! Тут что-то не так!

— Еще! — откуда-то коротко пискнул тонкий голосок, негромкий, но очень отчетливый и требовательный. И со всех сторон еще сильней заплескались звуки, похожие на слабый отзвук очень далекого морского прибоя.

— Пожалуйста!.. — неуверенно оглядываясь, поклонился Трувер, напрасно стараясь понять, откуда пискнул голосок. — Если вам это доставляет удовольствие? Пожалуйста!

И они сыграли и спели подряд три трогательные песни, а когда остановились, голосок повелительно пискнул опять:

— Еще!

И так повторялось много раз, пока они не спели все до одной веселые и грустные, нежные и насмешливые, и шуточные песни и баллады, какие только знали.

Но даже когда музыка смолкла, тишина не наступила. Решительно никого не было видно, но воздух вокруг примолкших музыкантов наполнился каким-то торопливым лепетом, в котором можно было разобрать тихие восклицания невнятным шелестом перебивающихся голосов — то тонких, чистых и внятных, то хриплых, медленно, тяжело повторявших все одно и то же.

Карлик спрятался за спину Труверу, а тот, громко откашлявшись, вежливо спросил:

— Простите… Тут кто-нибудь есть?

— Нас разбудило пение, — ответило наперебой сразу несколько шелестящих голосков, — Мы здесь живем… пока…

— А-а, живете?.. Так мы сразу и подумали… А, извините… кто вы?

— Мы очень разные, — ответил тонкий голосок. — Хотя все мы, собственно, буквы, но совсем разные. Одни из нас буквы «стертых надписей», другие — «разорванных грамот», «непрочитанных писем», «сожженных клятв и обещаний», «надписей, высеченных на каменных таблицах» и «позабытых стихов»… Вот слушайте!

Музыканты теперь уже могли расслышать медленные торжественные слова клятв, записанных на мраморе, граните и папирусе, умоляющие жалобные голоски никогда не прочитанных писем, чьи-то оборванные на полуслове беглые споры, угасающие древние голоса рун и неразборчивых клинописных знаков…

— Люди не желают нас понимать, и мы молчим… Но мы надеемся… Нам очень хочется найти людей, которые сумеют нас услышать. Так печально жить непрочитанными.

Голосок был дружелюбный и грустный, и Трувер спросил:

— А мы не годимся для вас? Голосок тихонько засмеялся:

— Вы кое-кому тут пригодитесь. Вы разбудили нас ночью и очень хорошо пели для нас. Пожалуй, кое-кому они годятся, а?

И на все голоса вокруг зажурчало, заплескалось, захрипело одобрительно.

— Что же нам делать?

— Идите, куда идете. Мы будем там!.. Идите… Вы нам понравились!

И музыканты, сняв шляпы, поблагодарили, вежливо раскланялись перед пустым двором и попятились к воротам.