Рыцари свастики - [57]

Лебера, старого члена НСДАП и активиста НДП, Грифе предупредил, чтобы пока никто не знал о его присутствии. Это позволяло ему использовать время до прихода основного оратора и, не привлекая назойливых взглядов, осваиваться в новой обстановке.

Багровый Лебер сиял, как начищенный медный таз: он едва поспевал обслуживать гостей. Ему помогала дочка, не по возрасту пышная девица лет семнадцати, с багровым румянцем, доставшимся в наследство от папы. Духота в зале делала свое дело: жажда развязывала кошельки бюргеров. Выручка обещала быть солидной. Грифе с восхищением наблюдал, как проворно передвигается быкообразный Лебер среди столиков, как мгновенно реагирует он на легкий поворот головы или поднятый палец, не пропуская ни одного заказа. В это время произошел инцидент. Один из гостей, неповоротливый мужлан крестьянского вида, с маленькими похотливыми глазками, прошелся своей загрубелой ладонью по спине хозяйской дочки, с чувством ущипнув ее пониже талии. Девица ойкнула и отскочила, пролив пиво из кружки. Лебер и ухом не повел, но, проходя мимо сластолюбца, незаметным движением так приложился огромной глиняной кружкой ему по шее, что тот обмяк и, как мешок с отрубями, медленно сполз со стула. Все было сработано так чисто, что в зале мало кто обратил внимание на случившееся. И только ближайшие соседи изумленно наблюдали, как какой-то добровольный помощник Лебера из числа его постоянных клиентов, подхватив неудачного ухажера под руки, выволакивал его на свежий воздух.

«Вот это работа!» — восхищенно отметил про себя Грифе. А мимо уже проплывала багровая громадина, держа в каждой ручище по нескольку кружек пива.

В этот момент в зал вошел Вильгельм Плейер, объявленный основным оратором на сегодняшнем собрании. Он увидел Грифе, подошел к нему и поздоровался:

— Приветствую тебя, дорогой Рихард! Как дела?

— Отлично, маэстро! Ждем вас с нетерпением.

— Ну, не преувеличивай.

К ним подошел Лебер и подвел худосочного блондина лет тридцати пяти.

— Добрый вечер, господин Плейер! Разрешите представить господина Розенблата, председателя местной партийной организации.

Плейер снисходительно взглянул на местного фюрера и пожал ему руку.

Получив разрешение начинать, Розенблат засуетился и стал передвигать столы. В зале несколько стихло: собравшиеся с любопытством смотрели на группу людей, стоявших рядом с Лебером.

На стене за столом президиума повесили знамя НДП, красное, с белым кругом посредине, внутри большие голубые буквы: «НДП».

Розенблат представил собравшимся Плейера и Грифе; причем первого он назвал доктором и поэтом. Грифе едва заметно усмехнулся: в НДП уже многие заметили пристрастие Плейера к титулам и его особую слабость к званию поэта.

Плейер говорил вызывающе и с пафосом:

— Партии, допущенные по лицензиям 29, были бы рады, если бы на их собраниях было столько людей, как у нас сегодня!

Плейера поддержали. Грифе заметил, что особенно активно собравшиеся реагировали в тех случаях, когда оратор обращался к ним как к избранным и подчеркивал их особые достоинства. Затронув вопрос о периоде «третьего рейха», Плейер заявил:

— Национал-социалисты в прошлом были большими европейцами, чем сегодняшние деятели!

Его поддержали бурными аплодисментами, и он продолжал:

— Гитлер мыслил более европейским образом, чем Черчилль!

Аплодисменты слились с криками одобрения. Кто-то в упоении стучал кружкой по столу. Однако стук сразу же стих, стоило только Леберу посмотреть в ту сторону.

— Военные преступники, которые придумали блокаду голодом, имеют восемьсот тысяч человек на своей совести. Вот почему я считаю, что Черчилль был самым неполноценным человеком нашего времени.

Подстегиваемый аплодисментами, Плейер разошелся:

— Гитлер не был безумцем!

Выкрики в зале: «Браво!»

— Он лишь дубасил на улицах коммунистов. Без Гитлера мы все были бы сегодня коммунистами. И это с помощью союзников большевики дошли туда, куда они хотели.

Грифе внимательно следил за реакцией зала. Он отмечал в своем блокноте, какие лозунги и заявления пользовались наибольшей поддержкой среди присутствующих. Причем он отмечал разницу в реакции различных групп по возрасту и социальному положению, если последнее ему удавалось определить. Он брал также на заметку всех тех, кто тем или иным способом выражал свое неудовольствие или скепсис по отношению к оратору. Грифе заметил, что за столиком, где сидели несколько рабочих парней, чаще всего раздавались ехидные замечания и выкрики. Эта реакция стала особенно заметной, когда Плейер начал оправдывать нападение фашистов на Чехословакию.

— В 1938 году Гитлер принес освобождение тем, кто страдал от позорного ига. И поскольку с нами самими обращались самым подлым образом, мы в дальнейшем не могли обращать внимание, насколько велико было применявшееся нами принуждение!

В зале захлопали. И только за одним столиком слышался ехидный смех.

Грифе поманил пальцем Хинкмана. Когда тот подошел, он шепнул ему, показав глазами в сторону тех, кого он имел в виду:

— Узнай, кто такие, фамилии, адреса, место работы. Передай нашим здешним ребятам: пусть займутся…

Хинкман молча кивнул и исчез.