Кроткое выражение на его лице смутило судей. И, верно, только для того, чтобы что-то сказать, классный руководитель строго спросил:
— Где ты так долго был?
— Но я же не мог появиться в таком виде…
— Ну хорошо, хорошо, — вмешался директор. — Речь не об этом опоздании. Думается, ты помнишь…
Он сделал знак новичку, словно судья, предлагающий прокурору приступить к обвинительному акту. Но и сам прокурор чувствовал себя не очень-то ловко.
— Ты хорошо знаешь, — начал он, — знаешь, что ученик, который… в сущности, вовсе не плохой ученик…
— Простите меня, — сладко пропел Тик, — все это только из-за Попокатепетля. Не будь он одним из самых крупных вулканов на земле…
— Как, как? — заинтересовался директор.
Тик обстоятельно рассказал, как было дело, и директор сразу же понял, где собака зарыта. Но он все же счел себя обязанным прочесть суровую отповедь кротко взиравшему на него сорванцу.
— Если бы не Попокатепетль… — защищался Тик.
— А как же насчет Парижа? — вскинулся классный руководитель.
— Тут я виноват… Но знаете… Это тоже из-за Попокатепетля… Не будь он одним из самых…
Директор небрежным жестом предложил ему покинуть зал. Но парнишка успел все же услышать его последние слова, обращенные к новичку:
— Как же вы, почтенный, умудрились именно Попокатепетль исковеркать? Не могли найти во всей Америке гору помельче?
Сегодня Тик снова надел праздничный костюм. Причиной тому была девушка в белом…
По дороге домой Мария немного успокоилась. Но ей было очень обидно, что все получилось так глупо. В словах девушки, которые ее так возмутили — «но мы ведь незнакомы», — было скорее удивление, чем упрек или пренебрежение. Рано утром Мария разбудила Тика и попросила под любым предлогом проникнуть в дом Лауры, извиниться перед ней от ее имени и предложить где-нибудь встретиться. А чтобы и на этот раз не попасть впросак, Тик надел праздничный костюм.
Был почти полдень, когда он подошел к дому девушки. Выглядел он столь внушительно, что даже злющая псина на дворе не узнала в нем вчерашнего обидчика. Увидев на крыльце старуху, хозяйку дома, Тик нисколько не растерялся. Очень вежливо, как и подобает такому благовоспитанному мальчику, он сказал:
— Добрый день… Я хотел бы передать одну просьбу…
Но тут же в растерянности умолк: старуха плакала.
Тик хотел было незаметно улизнуть. Но вид его и вежливость произвели, очевидно, самое благоприятное впечатление на женщину: раздался тихий, почти просительный голос:
— Войди, сынок, войди… Кого ты ищешь?
Тик поднялся на крыльцо, поцеловал старухе руку и ответил:
— Девушку… то есть Лауру…
При этих словах у старухи снова потекли слезы.
— Теперь я и ее потеряла… Уехала… Сбежала… Опять я одна-одинешенька… Я ее не поняла, а она — меня…
Тик от неожиданности поперхнулся. Но он все еще не мог взять в толк слова старухи.
— Моя сестра хотела… — начал он снова.
— Уехала, — продолжала старуха. — Сбежала… Письмо оставила…
Сердце чирешара тревожно сжалось. А вдруг правда?
— Словно какой-то рок преследует нашу семью… — жаловалась старуха. — Только в горах, среди развалин и диких зверей они находят себе успокоение… Господи, владыка небесный! В ее возрасте отправляться одной… А мне так хотелось, чтобы рядом со мной была живая душа… Вот я и держала ее дома, около себя…
Горе старухи было так велико, что она делилась им с первым встречным. Тем более, что мальчик слушал ее с таким неподдельным сочувствием. Она достала сложенный листок бумаги и стала тихо его перечитывать:
— «Прости меня, бабусенька… и поверь… я не хочу, чтобы обе мы мучились… я ухожу в горы… искать свой замок… Там я найду все то, о чем мечтала. Не сердись. Я очень тебя люблю…»
И старая женщина снова заплакала. Тик незаметно удалился, он был встревожен и растерян.
По дикому ущелью, вдоль русла горного ручья, медленно полз узкоколейный лесовозный состав. На платформах сидели и полулежали люди: усталые старики, приткнувшиеся к своим мешкам, женщины с детьми на руках, лесорубы, голосистые пари. Тут же примостилась и смуглая, курносенькая девушка в платье, которое еще всчера было ослепительно белым. Рюкзак, почерневший от паровозной копоти, составлял все ее имущество.
Люди вокруг нее тихо переговаривались:
— А ты в Бразь едешь?
— Ага.
— На лесные разработки или на завод?
— Там видно будет.
— А слыхал, что говорят? Будто опять золото нашли. Месяца три тому назад, как лед стаял, какой-то рыболов вытащил полный бредень золотых монет.
— А ты и уши развесил… Мало ли что болтают.
— Да ты послушай… Тут в горах, парень, много золота зарыто… Клад спрятан… О нем и в старых книгах писано…
— А тебе сколько лет, дед?
— А сколько дашь?
— Семьдесят? И то, наверное, перехватил…
— Еще прибавь. Да смелей, я ж не баба.
— Ну еще пять, хотя, верно, даю лишку.
— Еще давай…
— Да ты что? Неужто все восемьдесят?
— Подкинь еще четыре.
— Вот это да! А на вид совсем молодой.
— Я что, а вот у нас в селе один Костаке Титирязэ, зовут его так. Поглядел бы ты, как он кур гоняет. А ему сто восемь…
— Ну и ну! Из какого же ты села, дед?
— В Тэтэркуце мы живем, вон за теми горами. Вот послушал бы ты того Титирязэ, сколько он натерпелся из-за этого золота. Всю жизнь тут прожил, в сторожах. Ночи не проходило, чтобы кто-то не рыл в замке, наверху. Только и слышно, как бьют лопатой о землю. А он и близко не подступает — зарубят.
