Рыцари Нового Света - [39]

Важно подчеркнуть еще один существенный момент. Читатель уже смог составить представление, насколько глубоко географические и этнографические мифы укоренились в сознании западноевропейца к началу эпохи великих географических открытий. Но и на этом фоне испанцы являли особую приверженность к фантазиям и чудесам, что можно счесть отличительным свойством испанского национального сознания в XVI в. Историки, изучавшие ту эпоху, неоднократно отмечали, что испанцы жили как бы в зачарованном сне и гонялись за миражами, не желая видеть все более обострявшихся реальных проблем. Отчасти именно рыцарский роман оказал влияние на самосознание испанцев, погрузив их на столетие в «сон золотой». Но есть и другая, и, может, главная составляющая этого комплекса: открытие и освоение Америки — беспрецедентный в истории человечества опыт исследования двух громадных материков и покорения многих, в том числе и высокоразвитых народов. Эта грандиозная фантастическая эпопея сама по себе казалась чудесной, она служила питательной средой для жанра рыцарского романа, придавая ему как бы обоснованность в реальности; и она же питала коллективное воображение нации.

Новые дрожжи в старой закваске

И вот испанские идальго и простолюдины прибывают в Новый Свет. Они переплывают море-океан, перешагивают через «предел» и оказываются на «обратной» стороне Земли — в совершенно ином пространстве, скроенном по другим законам, в иной природной, географической, социальной и исторической реальности. Их прежний жизненный опыт здесь мало чего стоит, а часто и вовсе неприменим. Поначалу они испытывают сильнейшую психологическую встряску; да и физические нагрузки велики: адская жара, чудовищная влажность, сезоны дождей, тропическая лихорадка — Испания вспоминается раем. Не все выдерживают: кто отправляется на тот свет, а кто бежит в Старый. Так происходит «естественный отбор». А те, что остаются, окрепшие телом и духом, — учатся жить заново.

Проблема отношения конкистадора с пространством Нового Света обычно исследовалась лишь в одном ключе — в том, как испанские завоеватели преобразовывали американское пространство. Результаты этой деятельности материальны и потому вполне очевидны: пришельцы разрушали индейские поселения, основывали новые города, прокладывали дороги, завозили новые породы животных и новые растения и т. п. Если же принять во внимание, что пространство осмысляется человеком и тем самым отражается в его сознании, то, несомненно, оно сказывается на мироотношении человека, его заселяющего; только лежит это воздействие не в материальной, а исключительно в духовной плоскости и не поддается сколько-нибудь строгому учету и определению.

В отношении конкистадоров эта проблема приобретает особую остроту, ибо это не типичная система взаимодействия, когда образ пространства постепенно и «естественно» входит в сознание человека. Здесь речь идет о резком перемещении человека в чужеродное пространство, о столкновении, чреватом психологическим шоком, о противоборстве, болезненном приспособлении, духовном переломе. Вполне очевидно, что в этом случае влияние пространства на сознание человека будет несравненно более глубоким. Колосальное воздействие американского пространства на духовный облик конкистадора почти не принималось во внимание историками, а между тем без него невозможно понять и объяснить очень многое в психологии конкистадора и в мотивации его поступков. Во всяком случае, сами завоеватели Америки нутром понимали это воздействие, ибо, не отрекаясь от «матери-Испании», все же чувствовали себя уже не вполне испанцами. Во всяком случае не такими же, как жители Иберийского полуострова.

Итак, что же происходило с этими людьми на землях Нового Света? Прежде всего, реальность Америки обостряла до крайности отмеченные выше черты национального характера и те, что были сформированы эпохой и культурой. Как будто в старую закваску добавили дрожжей. А если учесть, что в Испании с завершением Реконкисты наступила новая эпоха, то Америка, получается, как бы вернула испанца в предшествующие времена религиозных войн и крестовых походов, оживив его культурную память и вместе с ней его национальный дух. Действительно, рассмотрим черту за чертой характер испанца, включая его интеллектуальный багаж, — и мы увидим, что все они получат в Америке дополнительные стимулы для развития.

Воинственность? Понятное дело, ее питательная среда — война, и в мирной Испании это качество уже не могло найти применения. Зато в Новом Свете — сколько угодно, при том, что Америка предлагала совершенно иной в сравнении с Реконкистой, можно сказать, фантастический масштаб завоеваний.

Религиозность? Ее градус всегда повышается среди иноверцев и достигает максимума в религиозной войне. А именно таковой считалась конкиста с ее заявленной целью, христианизацией. Впрочем, здесь следует сделать одну существенную оговорку. Религиозного фанатизма в Америке было более чем достаточно, и все же в этом отношении колонии уступали метрополии, которая жила в отблесках костров аутодафе. Деятельность колониальной Инквизиции была куда скромнее по масштабам и менее кровавой, что может показаться странным в стихии язычества. Однако здесь нет противоречия. Задача Инквизиции — борьба с еретиками, то есть с теми, кто извращает истинное вероучение; а индейцы-язычники ни в коем случае не считались еретиками, — они считались неведующими слова Божьего, причем не виновными в своем неведении. Более того, благодаря усилиям Лас Касаса и других испанских гуманистов была провозглашена политика ненасильственной христианизации, а преследованиям подлежали только те из индейцев, кто препятствовал проповеди, убивал миссионеров или мешал соплеменникам обращаться в христианство. Взятая установка на контакт с аборигенами, ставшая, как говорилось, важнейшей чертой испанской конкисты, с одной стороны, сдерживала религиозный фанатизм, а с другой — питала и развивала генетически свойственную испанцам расовую терпимость и открытость для контакта с другими культурами. И вот это национальное качество, почти утраченное в Испании, в условиях Нового Света превратилось в «modus vivendi», образ жизни.