Рыцари Дикого поля - [41]

Князь видел, как потом, когда все испанцы полегли под пулями и копьями, какой-то совсем юный драгун-швейцарец стыдливо стал на колени, но, вместо того, чтобы помолиться за души усопших и свою собственную, греховно блевал прямо на лежащий перед ним, чуть ли не до пояса рассеченный, растерзанный труп врага.

27

Было что-то истинно монашеское в благообразном лице, в высокой худощаво-сутуловатой фигуре, в смиренном взгляде белесо-водянистых глаз этого человека. Диана де Ляфер уже много раз ловила себя на том, что пытается выискать в облике польского принца Яна-Казимира что-нибудь такое, что пробудило бы симпатию к нему, заставило поверить в королевское, рыцарское, элементарно мужское начало почти сорокалетнего «непозволительно запоздавшего» наследника польского престола. Пытается, но… не способна.

— Можете ликовать, графиня… — князь Ян-Казимир Ваза (принцем его иногда именовали только здесь, во Франции, для поляков же он по-прежнему оставался князем и королевичем) редко когда завершал фразу. Он любил наслаждаться глубокомысленными паузами, наполняя собственное молчание хитроватыми недомолвками. Ничего не поделаешь, иезуитская школа.

— Вы, как всегда, чего-то не договариваете, мессир, — холодно заметила графиня.

Королевич знал, что по утрам она поднимается на этот холм, возвышавшийся сразу же за крепостной стеной Дюнкерка, чтобы полюбоваться морем и подышать нордической свежестью. Правда, знал он и то, что ритуальным восхождением на вершину возвышенности Диана еще и пытается гасить тоску по своему любовнику князю Гяуру, столь опрометчиво решившему испытывать счастье в морском набеге на занятые испанцами фландрские поселения. Однако напоминать об этом властной француженке было непозволительно. Даже для него, наследника польской короны.

— Господь и людская молва развеяли слухи о том, что корабль полковника Гяура погиб во время шторма неподалеку от Викингберга.

Опять эта изнуряющая пауза. Графиня медленно поворачивается лицом к принцу и смотрит на него с вежливой ненавистью. В то же время в душе ее что-то взрывается. Значит, все-таки слухи! Значит, не погиб. Каким образом она могла выразить свое ликование: загнать коня в холодные волны прибрежья? Выпорхнуть из седла и самозабвенно поваляться в холодной траве, как она любила делать это в жаркой полуденной степи неподалеку Каменца?

— А я и не верила, что корабль, на котором ушел в море полковник Гяур, погиб, — стоически молвила Диана.

— Почему не верили? Считаете его бессмертным?

— Понимала, что это всего лишь слухи. Они не вызывали у меня ничего, кроме чувства горечи за тех, кто столь легко отрекался от этого мужественного воина, командира наемного легиона. Не знаю, как это объяснить, но была уверена, что Гяур жив.

— Подобная вера ждущей женщины всегда вызывает уважение, — холодно процедил королевич.

— Хотите сказать, что известие о воскрешении полковника вас не радует? Или, наоборот, воодушевляет на такие же подвиги? Именно это вы желаете поведать мне, будущий полководец Речи Посполитой?

— Полковник ушел на одном корабле, а возвращается на трех. Об этом только что сообщил гонец, примчавшийся из форта Мардик, у стен которого два корабля князя задержались, поджидая третьего, получившего повреждение в бою с английской эскадрой где-то в районе Грейт-Ярмута [16].

Графиня закрыла глаза и, запрокинув голову, невидяще всматривалась в нависавшие над ними небеса, одновременно благодаря и проклиная их за все те мучения, которые они доставляют ей, бросая храброго воина Гяура то в одну часть Европы, то в другую. Диана плохо представляла себе, где может находиться этот Грейт-Ярмут, но это не помешало ей спросить:

— Как он мог оказаться там? Уж не собирался ли князь идти походом на Лондон?

— Я не удивился бы, узнав, что этот безумец уже восседает в тронном зале Вестминстера. Но пока что, повторяю, выйдя в море на одном корабле, он возвращается в Дюнкерк на трех. И то лишь потому, что еще как минимум четыре корабля, не считая мелких суденышек, сжег в гавани Викингберга. А чтобы комендант де Мовель не усомнился в почтительном отношении князя, решил явиться к нему в сопровождении шести пленных испанских офицеров во главе с генералом Кастильеро. Представляю себе, как испаноненавистник де Мовель будет тронут таким визитом.

Все еще не опуская запрокинутой головы, графиня открыла глаза и улыбнулась одной только ей понятной, загадочной улыбкой. Она гордилась своим степным рыцарем, как способна гордиться лишь безоглядно влюбленная женщина.

— Надеюсь, вы говорите об этом без зависти?

— Почему же без зависти? Я ведь и сам воин и не могу не позавидовать храбрости и удачливости этого наемника. Другое дело, что в данном случае моя зависть озарена уважением, а не очернена ненавистью.

— Ну да, ну да… — отрешенно как-то согласилась де Ляфер, — так ведь, собственно, и должно быть.

— Вы сведете меня с Гяуром, графиня?

— Ваши слова — просьба или вопрос, мой принц?

— Это важно?

— Даже не представляете себе насколько…

Ян-Казимир оглянулся на свою небольшую свиту из трех польских наемников, переданных ему принцем де Конде, словно побаивался, что они могут услышать его ответ. Они остановились в ложбине по ту сторону вершины и вряд ли прислушивались к их разговору.