Рыцари черешневого цветка - [42]

— Вильгельм Тель! — вздрогнул он. — Очень может быть, что хочет побриться!

Черешар с досадой посмотрел на дверь… и еле успел спрятаться за шкаф. Вильгельм Тель — это был Петрекеску, охотник!

Не говоря ни слова, поздний клиент упал в кресло перед зеркалом и показал рукой на бороду. Артист, заклятый противник молчаливых людей, подтолкнул его к разговору:

— Когда идете на охоту, маэстро?

По какой-то волне трудных раздумий Петрекеску решился ответить:

— С сегодняшнего дня я, сударь, в отпуске. Три недели я даже не появлюсь в городе… Ружье, дичь, ущелья, честное слово…

— Вы пойдете на Олениху, маэстро?

— Как вам сказать… я не очень уверен, честное слово…

— А как там было чудесно сорок лет тому! — раззадоривал его парикмахер. — Добреску, бревно и мозги, мозги, маэстро!

— Послушайте, сударь! — взорвался охотник. — Некоторые бродяги, какие-то ослы… Я им говорю про Добреску и про Олениху, а они… Болваны, честное слово…

— Да что вы говорите? — пришел в изумление Фигаро. — Не может такого быть! Они не попадали на колени перед вами, слушая вас?.. И кто же это такие, маэстро?

— Некоторые школьники, сударь, товарищи директорского сына, честное слово… Кажется, ваш сын тоже водит дружбу с директорским сыном?

— Кажется, так, — ответил дипломатически Фигаро. — Я его спрошу уже сегодня вечером, маэстро.

Свой ответ парикмахер прочитал из немых жестов черешара, что спрятался за шкафом.

— И ваш сын тоже куда-то направляется?

— Я что-то слышал о какой-то экскурсии, — ответил Фигаро, скосив перед тем глаз на своего сына.

— Сударь! Вы не должны его пускать! Там смерть, там несчастья, честное слово. И даже сам Добреску говорил…

— Если вы твердите, что там очень опасно, я не пущу его! Будьте уверены!

— Так, сударь! И хорошо было бы, если бы вы передали это и другим родителям. Может, я кажусь вам немного чудаковатым, честное слово, но я же хочу для них только добра. Не пускайте их, сударь…

Дан вышел из укрытия, но не для того, чтобы лучше слышать, что будет говорить Петрекеску. Нет… Поколдовав немного парикмахерскими инструментами и кремами, Фигаро щедро намылил охотника, потом механическим жестом взял со стола бритву, именно ту, которую пододвинул ему Дан. С редчайшей деликатностью он начал брить клиента, но при каждом движении бритвы охотник вздрагивал и скрежетал зубами. Бравому парикмахеру было невдомек что происходит с клиентом. Никогда еще он не видел его таким нервным. Охотник начал просить пощады:

— Смените, пожалуйста, бритву! Вы хотите меня замучить? Честное слово…

Фигаро, внимательнее глянул на инструмент, и с удивлением отметил, что вместо бритвы ему служит планка для разжигания огня. Он даже не нашел силы чтобы извиниться. Взял другу бритву, настоящую, и движения его стали еще элегантнее. На лице охотника появилось настоящее удовольствие.

Умыв клиента, Фигаро великодушно попудрил ему щеки, шею, затылок. Охотник расплатился, но прежде, чем уйти, еще раз напомнил парикмахеру:

— Не пускайте его, сударь! Честное слово. Так как и Добреску то…

Но он не закончил. Втянув голову в плечи, он начал тереть шею, чесать затылок ребра, спину, часто шевелить плечами, а потом снова чесать затылок, тереть шею. На него словно напала какая-то неизвестная болезнь, или может, он хотел, во что бы то ни стало, дать ночной концерт мимики.

Фигаро не мог отвести удивленного взгляда от долговязой фигуры, которая прыгала с места на место, останавливалась, потом снова прыгала и снова останавливалась.

Дан, воспользовавшись тем, что на него никто не смотрит, быстро пересыпал то, что было в коробочке из-под пудры, в бумажный кулек — теперь у него был самый настоящий порошок для зуда из тех, которые когда-либо вырабатывались.

10

В кабинете инженера Флореску еще не погас свет. К этому все привыкли в квартале. Непривычно было другое: визит к инженеру в этот поздний ночной час. Удивление длилось недолго — миг, другой — так как радость иметь таких гостей быстро пересиливает удивление. Дед Тимофте был одет в праздничный костюм, а в руках держал, словно талисман, свою знаменитую трубку.

— Садитесь, дед Тимофте! — пригласил его инженер. — Чувствуйте себя как дома. Садитесь вот сюда, в кресло…

Старик сел, набил трубку, не торопясь пыхнул.

— Та-а-ак… — сказал он. — Я пришел поздно, но знаю, что в этой комнате свет рано не гасят…

— Вы всегда здесь желанный гость, дед Тимофте. И Вы же сами знаете очень хорошо…

В кабинете инженера было полно папок и бумаг, и старик, увидев все, одобрительно закивал головой:

— Трудное дело, эта инженерия… Но и хорошее, говорят люди… А я припоминаю, что в пятом классе ты хотел стать артистом цирка…

Каждый раз, вспоминая тот случай, инженер ухмылялся. В самом деле, тогда, после серьезной школьной неудачи, он надумал убежать с цирком, и никто об этом не знал, даже ближайший друг. Парень тренировался, целый день делал разнообразнейшие акробатические и жонглерские упражнения, воображал, как будет выполнять невероятнейшие номера. Такие, которыми пленил его цирк. А перед тем, как он хотел сказать все отцу-матери, появился дед Тимофте…

Со временем Флореску смеялся, вспоминая тот случай, но что за страшные тогда были минуты! И как дед Тимофте догадался? Никогда он не спрашивал об этом у него.