Рыцари былого и грядущего. Том 1 - [182]

Тогда британский рыцарь заботливым, почти отцовским жестом повернул Андрея к себе, положил руки ему на плечи и с открытой доброй улыбкой сказал:

— Отставить страх. Учебная тревога. Ваш покорный слуга напротив не сомневается, что вы, господин офицер, станете тамплиером и даже более того — очень хорошим тамплиером.

Сиверцев сразу обмяк, голова закружилась, он чуть не потерял сознание. Справившись с собой, он обронил дрожащим голосом:

— Сэр Эдвард, вы — садист.

— Мне, напротив, представляется, что я умеренно жесток. Гораздо менее жесток, чем мог бы быть наставник, решивший сделать из вас настоящего тамплиера.

— Ну так и мордовали бы меня на учениях. А зачем так шутить?

— Это была не шутка.

Андрей вздрогнул. Лоуренс примирительно улыбнулся:

— Да успокойтесь же вы, наконец. Имею в виду, что не хотел шутки ради причинить вам бессмысленные страдания. Хотел только, чтобы вы в собственной душе нашли ответ на заданный вами вопрос: почему тамплиеры не хотели быть добрыми христианами в миру? А вы-то, мистер Сиверцев, почему этого не хотите? У вас на родине теперь отношение к православию заметно потеплело, за веру больше не преследуют. Вы можете вернуться и служить Христу «на гражданке». А если хотите — переправим вас во Францию. Там немало русских православных. Дадим большую беспроцентную ссуду, займётесь каким-нибудь полезным делом. Поможем с получением гражданства. Хотите — оставайтесь в Эфиопии. Так же поможем и жильём обзавестись, и работу найти. К нам в Орден будете в гости ходить, так что даже наша дружба не прервётся. Это, кстати, вполне серьёзные предложения, хотя я и знаю, что вы от них откажитесь. Вы мечтаете стать рыцарем-тамплиером — человеком без своего дома, без собственности, без личной жизни. Вы мечтаете жить в условиях жесточайшей дисциплины и постоянно подвергать себя смертельному риску. Покинуть Орден для вас — страшнее смерти. А почему? Загляните в свою душу, Андрей, разберитесь в причинах своего страха перед утратой Ордена, и тогда вы поймете, в чём она состоит, эта самая «тамплиерская идея».

Сиверцев молча грустно улыбнулся, как будто, и правда, рассматривая собственную душу.

Ответ Лоуренса был исчерпывающим. Почему он так радовался тому, что попал в Секретум Темпли, почему вступление в Орден Храма стало для него мечтой дороже жизни? Он как-то даже и не задумывался. Вот так же, должно быть, и средневековые тамплиеры, не сильно об этом задумываясь, дорожили принадлежностью к Ордену больше, чем жизнью, потому и вкалывали на Орден столь самозабвенно. Это можно понять только на уровне личного ощущения, сформулировать не так просто. Он обрёл настоящую семью, попал в среду единомышленников, воспринимающих жизнь, так же, как он сам? Ну да, это так и было. Только ведь он почти ни с кем здесь не общался. Даже с Милошем — не особо, а с Дмитрием, Августином и Лоуренсом — только по делу. Конечно, не смотря на это, ощущение, что ты среди своих — дорого стоит. Но есть и ещё нечто. Он, кажется, начал понимать, что такое это нечто и даже горько усмехнулся:

— А нет ли тут, сэр, значительной доли греховного тщеславия? Ведь по сути-то тамплиеры больше жизни дорожат своей принадлежностью к элите. К некой даже сверхэлите. Разве не пьянит ощущение того, что ты — самодостаточная часть глобальной суперкорпорации? О, как может пьянить ощущение того, что мы — не такие, как все. Мы — особенные, избранные. Но тогда получается, что тамплиеры отрекались от заурядных мирских страстей, связанных с потреблением, ради удовлетворения другой страсти — тщеславия. Не отсюда ли и разговоры о высокомерии тамплиеров?

— Такой ответ ты прочитал в своём сердце или решил вынести приговор бедному британскому рыцарю?

— Ну, про вас-то я ничего не знаю. Я — такой, а вы — другой. Так что судить не берусь.

— Это правильно. Не суди. И средневековые тамплиеры были людьми очень разными, так что им тоже не торопись выносить приговор. По отношению к определённой части наших ты, может быть, прав, но не обязательно по отношению ко всем. Да, кто-то из храмовников, ощущая свою принадлежность к христианский элите, к обществу избранных, пьянел от тщеславия и дорожил своим белым плащом, как знаком избранности, возвышающей его над обычными христианами, пусть даже и благочестивыми. Они — обычные, а мы — избранные. Это тщеславие вполне способно было пробуждать бескорыстный трудовой энтузиазм: «Гусары денег не берут». Плутарх рассказывает интересную историю о том, как Фемистокл с другом шли по берегу моря и обнаружили выброшенный волной труп моряка с золотым браслетом на руке. Великий человек, кивнув на браслет, сказал другу: «Возьми, ты же не Фемистокл». Дескать, куда уж тебе до моего духовного совершенства, да и не обязательно простым людям быть такими же возвышенно-бескорыстными, как я. Случай почти комичный. Слишком уж явно за таким бескорыстием просвечивает тщеславное самомнение. Думаю, иной банкир Храма очень даже мог сказать ломбардцу-ростовщику: «Тебе можно думать о личном обогащении. Ты же не тамплиер». Но христиане в Средние века гораздо глубже понимали опасность подобных соблазнов бескорыстного высокомерия, чем их античные предшественники. Люди в Ордене были разными, кого-то ощущение принадлежности к элите заставляло раздуваться от самомнения, которое становились главной движущей силой его активности в трудах на благо Ордена. Но капелланы Ордена постоянно предостерегали от превозношения над ближними, указывая путь к тому, чтобы избежать греха тщеславия. Великий магистр Ордена, по статусу равный принцам крови, мыл ноги нищим. Ты найдёшь в книгах немало примеров того, что обычаи и практики тамплиеров постоянно настраивали братьев на смирение и самоунижение. Предлагаю посмотреть на эти примеры под интересующим тебя углом зрения.