Рыцарь Святого Гроба - [6]

Норманнский клинок крестоносца вошел точно под шею на полторы или две ладони. Граф замер, медленно опуская руки, выронил меч и так же медленно опустился на колени. Крестоносец постоял некоторое время, удерживая умирающего мечом, затем выдернул его резким коротким движением. Голова графа бессильно склонилась, он подался вперед и, словно в покаянном поклоне, уперся верхушкой топхельма в кожаный пояс врага. Через дыхательные отверстия, словно из решета, хлынули струи густой дымящейся крови.

Рыцарь сделал шаг назад, снял свой шлем, развернулся и, уже не видя, как валится набок мертвое тело, зашагал в сторону наблюдающих за схваткой, вытирая окровавленный меч о полу накинутого поверх кольчуги короткого кавалерийского плаща. Стая вспугнутых птиц не спешила возвращаться на место ночевки и кружила у него за спиной. Воронье, ободряя друг друга резкими криками, понемногу приближалось к телу убитого графа.

— Кто еще желает постоять за честь дома Колиньи-ле-Неф? — подойдя поближе, спросил крестоносец, обводя взглядом притихшую толпу.

Толпа ответила гробовым молчанием.

— Я так и думал, — усмехнулся рыцарь, а толпа, не особо это скрывая, ответила единым вздохом облегчения. — Тогда ответьте мне, — продолжил он как ни в чем не бывало, — кто из вас является наследником титула и владений покойного Гуго? Он ведь, как мне известно, не имел ни родных братьев и сестер, ни бастардов, ни законных детей.

— Я! — раздался из задних рядов тихий несмелый голос. — Я, Гаспар, троюродный племянник Гуго.

Присутствующие один за другим стали оборачиваться в сторону говорившего и, разглядев его, непроизвольно делали шаг в сторону, так что вскоре между Гаспаром и рыцарем образовался свободный проход.

Гаспар ле Прунье, теперь уже граф Колиньи-ле-Неф, оказался плюгавым человечком с мутными, словно у снулой рыбы, глазами, одетым в длинный, до колен, подбитый собачьим мехом сюрко и большой обвисший берет, делавший его разительно похожим на гриб-сморчок.

— Я не желаю вам ничего плохого, сударь, — обратился к нему крестоносец, — однако у покойного графа остались передо мной определенные имущественные обязательства. Не угодно ли будет вам послать кого-то в замок за пером, чернилами и пергаментом, дабы покончить со всеми формальностями как можно скорее?

Не успевший прийти в себя Гаспар не мог со страху вымолвить ни слова. Епископ поглядел на шателена, нахмурил брови и сурово кивнул. Шателен наклонился к стоящему рядом с ним старшине алебардщиков и что-то прошептал ему на ухо. Старшина так же шепотом подозвал двух стражников, и они, дыша в затылок своему командиру, затрусили в сторону открытых ворот.

Полностью поглощенные леденящим кровь зрелищем, свидетели поединка только сейчас заметили, что ночь уже проходит и утро вступает в свои права. Луна из ярко-желтой обратилась в бледно-серую и висит над самым лесом, чуть не цепляя верхушки елей, а над горными вершинами ширится бледно-розовая полоса неспешной зимней зари.

Стражники вернулись, ведя за собой поднятого с постели писца, ведущего документы графской канцелярии. Гаспар, повинуясь жесту рыцаря, подошел поближе, а писец под тихую ругань шателена устроился на обнаружившемся неподалеку пеньке. Положив на колени писчую доску, в которой были проделаны пазы, чтобы удерживать чернильницу, песочницу и подставку для перьев, он ловко пришпилил на ее поверхность пергаментный лист и замер в ожидании дальнейших распоряжений.

Крестоносец начал диктовать. Присутствующие священнослужители были поражены тем, как правильно, с соблюдением всех тонкостей непростого искусства подготовки подобных документов он составляет фразы.

«Во имя Гроба Господня и Честного Креста, я, Божьей милостью Гаспар, граф Колиньи-ле-Неф, объявляю всем верным Христа, что, находясь в здравом уме и ясной памяти, своей графской волей жалую невозбранно и безвозмездно сиру шевалье де Вази принадлежащее мне на правах аллодиального держания селение Монтелье, а также тысячу акров прилегающей к нему земли, что ограничена лесом Факоньери, дорогой на Валенс, Оленьим ручьем и владениями сеньора ле Фокон, со всем движимым и недвижимым имуществом».

— Странно… — пробормотал шателен. И что же, выходит, все это представление было разыграно только для того, чтобы оттяпать у графов Колиньи небольшое, да к тому же весьма и весьма спорное владение? Эту землю он, помнится, лишь года три назад объявил своей, до смерти напугав тамошних вилланов…

Закончив диктовать, крестоносец склонился над писцом, проверяя написанное. Убедившись, что все его слова перенесены на бумагу без малейших искажений, он обернулся в сторону ничего не понимающего наследника.

— Ну что же, граф Гаспар, — все тем же ровным, не выдающим никаких чувств голосом произнес рыцарь, — не будете ли вы столь любезны приблизиться и подписать эту грамоту?

— Но я же еще не принес вассальную присягу, — обнаруживая определенные знания законов, дрожащим голосом ответил тот. — Будет ли считаться законным такое пожалование? К тому же его по закону должен утвердить папа или, на худой конец, император…

— Кто и как утвердит это пожалование — не ваша забота! — жестко ответил рыцарь. — А вас, ваше преосвященство, — обратился он к епископу, — и еще одного-двух присутствующих здесь благородных господ попрошу поставить свои подписи в качестве свидетелей.