Рыцарь короля - [10]

Потом улыбка угасла. Он взъерошил рукой волосы — это непроизвольное движение всегда свидетельствовало о его растерянности. Неспешно подошел к окну, выходящему на северную сторону, и постоял, разглядывая знакомый ландшафт: лоскутное одеяло крохотных полей, возделываемых крестьянами-издольщиками из деревни, за полями — пастбища и лес вдали… Пейзаж напоминал о детстве, однако думал Блез совсем о другом. Он ощущал какое-то странное, непонятное беспокойство. Он инстинктивно чувствовал: в его семье что-то скрывают от него, и это связано с таинственным вечерним собранием, которому почему-то помешает приезд маркиза. Отец странно тянул с репликой лишнюю секунду; голос матери звучал непривычно ласково и вкрадчиво. Что же касается де Норвиля… Эта его поездка в Англию… Дело герцога… Что за дело такое?

Всякий, кто, подобно Блезу, десятки раз слышал, как горячо обсуждаются причиненные Карлу Бурбонскому обиды, не удержался бы от догадок на этот счет.

Слабым местом заговора было то, что все хорошо знали, как тяжело переживает гордый Бурбон обрушившиеся на него несправедливости. Поэтому слухи о скором мятеже носились в воздухе; он становился почти неизбежным.

Все помнили, как герцога, успешно правившего Миланом, незаслуженно отозвали с поста, и Милан с той поры — и во многом именно по этой причине — был потерян для Франции. Большинство людей знало, что положенное Бурбону жалованье коннетабля постоянно задерживалось; что огромные средства, потраченные им на нужды короля, так и не были возмещены; что в прошлом году, во время пикардийской кампании, он был отстранен от командования авангардом и тем самым лишен освященной временем привилегии своего звания.

Однако самым большим унижением был искусственно организованный и несправедливый судебный процесс, затеянный против герцога матерью короля, Луизой Савойской, за которой стоял сам король; приговор лишал герцога всего наследного имущества Бурбонов и превращал его в ничто. Будучи тем, кем он был — великим полководцем и властителем, гордым, как Люцифер, — что же другое мог сделать герцог, как не взбунтоваться? Удивительно уже то, что он столь долго сносил многочисленные оскорбления.

Нет, вовсе не стоит большого труда понять, с каким поручением ездил де Норвиль в Англию.

Вот так размышлял Блез, прислонясь плечом к амбразуре окна и постепенно осознавая все яснее, что причина его беспокойства в личных сложностях, с которыми ему, возможно, придется столкнуться.

Как все французы, он был предан семье, впитав с молоком матери чувство рода. Пусть он был младшим сыном, которому суждено самому заботиться о себе, но он оставался де Лальером во всем, что может повлиять на судьбу его семейства. Вот что лежало на одной чаше весов.

А на другой лежала верность долгу и все, что связано с воинской службой в одной из королевских рот.

Не то чтобы Блез сознательно анализировал все это — нет, скорее просто чувствовал, — но за порывистостью и бесшабашностью, наиболее заметными чертами его характера, таилась способность к аналитическому мышлению, обычно дремавшая без надобности, но просыпавшаяся в критические минуты. Сейчас он невольно перемешал эти глубокие воды, ему стало неуютно, он отвернулся от окна и с рассеянным видом зашагал по комнате.

Потом его отсутствующий взгляд, скользнув по каким-то вещам де Норвиля, разбросанным на столике у кровати, задержался на одной из них. Присмотревшись, он обнаружил, что вещица, которая привлекла его внимание, — открытый кожаный футлярчик с миниатюрным портретом девушки внутри. Увлеченный захватывающим зрелищем, он вдруг забыл о своем недавнем беспокойстве.

Черт возьми, что за хорошенькая девчонка! Впрочем, нет, подумал он, скорее — поразительная. Красивые, четкие черты лица, но брови слишком прямые и крутые для совершенной красоты, а резко очерченный рот чересчур велик. Лицо, на первый взгляд, по-мальчишески открытое, привычное к свежему воздуху, однако модный маленький головной убор подчеркивает женственность.

А потом он разглядел её глаза — и уже не мог думать ни о чем другом. У них была необычная овальная форма. Он не мог уверенно сказать, какого они цвета, — серые или зеленоватые, но художник наделил их странной притягательной, магнетической силой, таинственной и неразгаданной. Блезу показалось, что они выражают противоречивые чувства — отважное веселье, за которым таится печаль.

Повинуясь минутному порыву, он вынул миниатюру из футляра и повернул в руках. Овальная пластинка из слоновой кости была заключена между двумя хрустальными стеклами, скрепленными гладкой золотой оправой. С обратной стороны портрета стояли выведенные золотом инициалы «A.Р.»и лежала прядь рыжеватых волос.

Услышав звук шагов в коридоре, он быстро положил миниатюру на место, однако его глаза все ещё были обращены к ней, когда появился де Норвиль.

— А-а, господин друг мой… — начал было вошедший, потом взглянул на столик, на мгновение запнулся и наконец продолжил фразу: — Благодарю счастливый случай, который свел нас в этой комнате на сегодняшнюю ночь… Хотя, правда, это не совсем случайность. Вы заметили, как я ухватился за вас, едва ваша матушка предоставила мне такую возможность? При подобном скопище гостей я вполне мог бы получить в компаньоны на ночь гораздо менее приятного соседа. Судя по вашему виду, вы не храпите, и я, думаю, тоже.