Рыцарь Грааля - [42]

Пейре ждал, радуясь произведенному его выходкой эффекту. В этот момент отряд расступился и перед юношей возник всадник.

– Я бьюсь пешим, отчего же вы высылаете мне конного противника?! – заорал, что было сил, Видаль. – Разве это по правилам благородного рыцарства? Разве о таком поступке вы захотите рассказывать своим детям?

– Если бы не благородные сэры, я бы заткнул тебя хорошей стрелой и получил бы от этого удовольствие, о котором рассказывал бы своим будущим детям, если они появятся, – продолжая ворчать и ругаться, оруженосец спрыгнул с коня и, вынув меч, направился к Пейре. – Уйди с дороги, рыцарь, или я пересчитаю все твои косточки.

В свете факела Пейре заметил, как блеснуло лезвие кинжала в левой руке противника, и, рубанув воздух один раз мечом, для острастки сунул факелом в лицо оруженосца.

Послышалась брань, должно быть, на краткий миг он ослепил противника и, пока тот старался проморгаться, подскочил ближе и заехал рукоятью меча по плоскому шлему. Противник пал, и Пейре повторил свой вызов.

На этот раз против него вышел высокий и плотный копейщик, который и не собирался биться по законам доблести и чести. Схватив свое копье как палку, он начал мастерски наносить удары, которые Пейре отражал с ловкостью завзятого борца. В конце концов, бой на палках был его любимым занятием в детстве. В какое-то мгновение ему удалось рассечь копье противника надвое, после чего оставшийся безоружным копейщик счел за благо сдаться на милость победителя.

Третий противник Пейре был еще наглее и заносчивее, он даже не подумал слезть с коня, надеясь растоптать ненавистного крикуна. В этом была его роковая ошибка, и получивший по морде факелом конь перестал слушаться своего хозяина и скинул его в канаву.

В домах начали зажигать лучины и масленые плошки, то тут, то там появлялись факелы.

– Сделайте же что-нибудь! – раздался срывающийся голос де ла Тура. – Сейчас сюда сбежится стража. Бертран!

В этот раз против Пейре вышел не один, а целых четверо вооруженных мечами и кинжалами воинов. Юноша попятился, шепча молитву. Исход битвы казался очевидным.

Пейре облизал пересохшие губы и принял выжидающую позицию, как вдруг неведомо откуда раздался голос.

– Доблестные сэры рыцари, остановитесь! Опустите мечи. Бертран де Борн и Гийом де ла Тур! Впереди вас ждет засада!

– Кто разговаривает с нами? – Бертран выехал вперед отряда, оглядываясь по сторонам. – Кто назвал меня по имени – выходи.

За забором одного из домов раздалось шевеление, скрипнула калитка, и перед Бертраном предстал Хьюго. Пейре тут же узнал его по фигуре и верному луку на плече.

– Зачем ты пришел сюда?! – закричал на оруженосца Пейре. Его душила горечь и обида.

– А вот зачем, мой господин, – Хьюго вырвал у Пейре факел и осветил им свое лицо так, чтобы Бертран мог его видеть. – Мой господин – рыцарь. Он не может нарушить рыцарского слова и открыть, что у церкви святой Екатерины вас ждет засада во главе с гасконцем Рассиньяком, которого вы видели на турнире. Поэтому мой господин Пейре Видаль был вынужден стоять здесь и не пропускать вас к вашей же гибели. Я же простой человек, который ничего не знает о рыцарской чести, но не хочет потерять своего господина. Поэтому я и пришел сюда, чтобы остановить кровопролитие.

– Пейре Видаль?! – Бертран спешился и подошел к Пейре. Видаль снял шлем, но его лицу тек пот, волосы прилипли ко лбу.

– Зачем они сделали это, друг мой? – мягко поинтересовался Бертран.

– Они хотели настигнуть вас в узком месте, пленить и затем потребовать выкуп, – Пейре трясло.

– Недурственно, – он оглядел скромное одеяние юноши. – Ты спас нас, благородный рыцарь. И должен сказать, что я не жалею о том, что просил за тебя перед донной Бланкой. Ты хороший трубадур и доблестный войн, я понял это, когда ты аккомпанировал принцу. Для меня была бы честь сразиться с тобой на поэтическом турнире. Скажу больше, прося дать тебе возможность показать свое искусство, я лелеял надежду забрать тебя после турнира к своему господину королю Генриху Английскому, но… – трубадур опустил голову, – я получил письмо, в котором говорится, что мой король при смерти. – Последнюю фразу он произнес доверительным шепотом. – Поэтому я выезжаю из Тулузы уже на рассвете. Что будет дальше, я не знаю, боюсь, что звезда моя начала стремительно падать, а тащить тебя с собой на дно – дело неблагородное. Поэтому я благодарю тебя за помощь, и положимся на волю Господа.

Пейре чуть не зарыдал, когда трубадур обнял его на прощание.

– Смелый воин, отважный рыцарь, благородный спаситель – тебе бы еще броню покрепче да коня! – к Пейре и Бертрану приблизился укутанный в плащ рыцарь, в котором только теперь Пейре узнал своего обидчика де Орнольяка.

– Клянусь вам, доблестный сэр, что с завтрашнего дня мои доспехи будут самыми дорогими и красивыми, а кони ладными и боевыми! – Пейре не говорил, а почти что кричал от обиды и нового унижения. – Клянусь вам, Луи де Орнольяк, что больше вы не увидите меня в рубище и… – он закашлялся.

После боя у моста Дохлых собак Пейре и Хьюго вернулись в отведенные им покои замка, где проспали словно убитые до самого утра. Компания же де Орнольяка разделилась на два отряда и, захватив незадачливых разбойников в клещи, пленила их всех до одного. Рассиньяк и два его приятеля, также рыцари и дворяне, были отпущены по домам после уплаты в казну штрафа за разбойное нападение на мирных прохожих и нарушение покоя граждан. Простолюдинов же добрый граф велел выпороть на площади, дабы не держать их в тюрьме на свой счет.