Рыцарь Бодуэн и его семья. Книга 3 - [69]

К моему возвращению — а вернулся я в составе приличного отряда из Фуа, по дороге к нам присоединились люди из Памьера и Савердена — Тулуза уже изменила облик, облачившись в военную одежду. В ворота тянулся почти постоянный приток обозов: в Тулузу поступало снабжение, ехали ополченцы, стягивались мелкие феодалы окрестных замков. С семьями, как водится, с челядью и с наиболее ценным имуществом. За последние годы самое ценное имущество окрестных жителей стало весьма движимым — привыкли, что то и дело приходится удирать. На стенах работало множество народу — устанавливали мангонелы и «воронов» — особые машины с вСротами и крючьями, чтобы скидывать противников со штурмовых башен; постоянно карабкались по каким-то лестницам, да и за стенами работали целые бригады, расширяя рвы и очищая их от остатков фашинника. Город и снаружи, и изнутри напоминал разворошенный муравейник.

Даже клирики участвовали в происходящем, сооружая городу духовную защиту: в Сен-Сернене, мимо которого я проезжал, было битком народу, несмотря на неслужебный час. На мой вопрос, что творится-то (не дай Бог, умер кто), бойкий мальчишка-нищий ответил, что все, слава Богу, живы. Просто каноники выставили перед алтарем мощи святого Экзюпера, очень сильного святого, когда дело обороны городов касается; так вот народ валом повалил жертвовать кто что может, а потом молебен будет о защите от супостатов.

Я, увы, не нашел в себе сил остаться на службу; перекрестился только, не слезая с коня, на озаренную свечами темную глубину храма, где почивал святой епископ. Святой Экзюпер, пастырь добрый, что раздал некогда ради своего бедного народа даже священные сосуды… Теперь-то ты сильнее, чем прежде, теперь, когда ты во Христе; коли смог и при жизни остановить вандалов в воротах города семь веков назад — тем более нынче сможешь, если сжалишься, защитить и нынешнюю Тулузу!

На кривых (после полутора суток в седле), болящих ногах я проковылял в дом — и застал там только младшую девочку, Айю: остальные домочадцы были на укреплениях. На Америга возилась у костров, которые разводили прямо под стенами — женщины готовили еду для пришлых солдат и ополченцев. Айма с другими крепкими девушками стаскивала камни для будущей «вертушки»-мангонелы. В стенах теперь совершенно не осталось брешей: еще со времен Симоновой осады все, что смогли, заделали деревом, а теперь укрепляли уже имевшиеся участки бревенчатых стен.

Новоприбывших рыцарей Рамонет с молодым графом Фуа собирали перед вечерней, на площади Монтайгу. Попросив Айю разбудить меня, как только тень от ограды удлинится и заползет на двор, я улегся в кухне на лавку, накрылся какой-то попоной — и тут же заснул. Даже поесть сил не нашлось, куда уж там умыться. Так что на сбор я явился с куском хлеба и солонины в руке, от которого то и дело откусывал, скрывшись за спинами остальных рыцарей и оруженосцев. Однако Рамонет вычислил меня и в толпе, подозвал к себе — и к ужасу моему назначил командиром обороны одной из башен. К воротам Матабье.

От страха, что меня зовут на люди, я разом запихал в рот остаток хлеба с солониной — чтобы не позориться с едой в руках; а при такой новости едва не подавился. Даже слезы на глазах выступили.

— Нет, мессен, прошу вас, — взмолился я, как только удалось все проглотить. — Бога ради, не делайте меня главным! Я мало опытен, и отвечать за других не умею…

— Не умеешь — научишься, — отрезал Рамонет. — Был бы Аймерик де Кастельно жив — я его бы поставил. А так придется тебе. — И, наклонившись, чуть тише добавил: — Хочу, чтобы людьми Фуа тулузец командовал. Не бойсь, я тебе в помощь кого-нибудь дам постарше. Из горожан. А главным будешь ты, дворянин все ж таки.

— Так я даже не рыцарь, — попробовал я последний аргумент.

— Посвятить тебя прямо сейчас? — сверкнул светлыми глазами юный граф. Я весь вспотел от волнения.

— Нет, не надобно! Я… уж потом… в мирное время…

Разве скажешь, что хочешь другого. Что только от графа Раймона Старого возможно мне принять высокое посвящение.

— Ага, торжественности хочешь, — усмехнулся тот, хлопая меня по плечу. — Понятное дело. А у нас тут в рыцари не посвящают — ими по ходу войны становятся… Ладно, как знаешь. Потом так потом. Но за ворота Матабье ты в ответе.

И, провозгласив меня как командира, Рамонет принялся назначать людей на другие посты.

* * *

Под мое начало попал десяток молодых людей — оруженосцев и горожан. Рыцари и конные дамуазо составляли особый отряд для вылазок, ударную силу; из таких же людей молодые графы Тулузы и Фуа поставили по одному старшему на каждые ворота. К счастью, у меня в помощниках оказался зрелый уже человек из Иль-Журдена, по имени Альзу; впрочем, по имени его никто не называл, а все больше по прозвищу — Гвоздолом. Так его прозвали за необычайную крепость пальцев: он хвастал, что работал инженером мангонел на всех возможных осадах и как-то раз сломал голыми руками толстенный гвоздь, когда потерялись клещи, чтобы его выдернуть. Папаша Гвоздолом был длинный, худой и черный как мавр; казалось, помри он — так и вовсе не протухнет, как любой другой труп, а высохнет вконец и обуглится. Несмотря на постоянное хвастовство и длинный язык — не умолкал папаша даже за работой — оказался он дельным инженером; за полдня под его руководством мы соорудили неплохую камнеметалку. Он успевал находиться сразу везде, учил кузнецов гнуть скобы, пильщиков — пилить брусья, притом сыпал забавными и похабными историями, так что никто не замечал собственной усталости. Я с радостью бы уступил ему место командира — но тут уж сами мои ополченцы воспротивились: они не хотели, чтобы тулузцами командовал какой-то чужак из вассального виконтства.