Рыбья Кровь и княжна - [46]

— Как же так? Что же это? — растерянно повторяла Всеслава.

Князю не потребовалось ничего говорить, легкое движение руки — и трое саней со своими камнеметами развернулись перед воротами Затесей. С собой камнеметчики имели лишь запас «железных орехов», поэтому стреляли кругляшами из стволов деревьев, завернутыми в паклю, которую поджигали и в таком виде посылали через ограду на крыши домов. Вскоре ворота селища распахнулись, и из них высыпало тридцать или сорок мужиков с топорами и вилами. Один залп трех камнеметов железными орехами и шестьдесят стрел из двадцати луков полностью смели нападавших.

Врываться в селище не посчитали нужным — над домами занималось непогасимое пламя, и вместе с убитыми мужчинами этого для хорошей кары было вполне достаточно. Всеслава хлопотала около раненых жен, вымаливая у них прощение. Все бойники чувствовали себя глубоко подавленными, не принесла облегчения даже столь основательная месть.

2

Дарник удивлялся собственной жене. В любом своем проступке у женщин всегда виноват кто угодно, только не они сами. А Всеслава взяла и во всем происшедшем обвинила одну себя.

— Это мне по заслугам. Чтобы не была такой самоуверенной. Чтобы не была такой самонадеянной. Чтобы не считала себя самой умной, — снова и снова повторяла она по дороге в Липов.

— Да ладно, — говорил ей в утешение муж. — Похода без убитых не бывает.

— Если бы мы чуть-чуть подождали, чуть-чуть остереглись, ничего этого не случилось бы.

— Если все делать правильно, то тогда и жить не захочется.

— Это знак мне с небес, что я взялась не за свое дело.

— За свое, за свое, — не соглашался князь. — Просто я следующий раз поумней будем.

В Козодое, присоединив к себе счастливых молодоженов, бойники неохотно отвечали на их расспросы:

— Ну не захотели в этих проклятых Затесях отдавать нам своих девок. Как дурные с топорами бросились. Помяли их, конечно, не без этого.

Скачке по гладкому льду уже ничто не мешало, и в три дня домчались до Липова. Хоть Дарник и утешал жену, что шестьдесят добытых жен тоже хороший результат, но самого грызло крайнее недовольство: в таком нехитром деле — и такая незадача с убитыми липовчанками. Его досада стала еще сильней, когда ему в голову неожиданно пришел гораздо лучший способ поиска невест: надо всех холостых гридей и бойников направить в крепостные гарнизоны Перегуда и Туруса, где гораздо сподручней найти невесту среди окружающих лесных селений, а равное количество женатых воинов забрать в Липов. Как мог он до такой простой мысли не додуматься месяцем раньше? Больше всего его бесила невозможность кому-либо доказать, что он был в этом дурацком походе лишь сторонним наблюдателем, а не предводителем.

Однако оправдываться ни перед кем не пришлось. Встретивший их дозорный разъезд сообщил, что воеводу-наместника на охоте сильно помял медведь. Оставив на княжну жениховский поезд, Дарник пересел на запасного коня и наметом помчался в город. Быстряна он застал уже при последнем издыхании.

— Ну вот, не повезло, — чуть слышно прошептал воевода Молодому Хозяину и спустя полчаса навсегда закрыл глаза.

На Дарника смерть старого боевого соратника подействовала крайне угнетающе. Кривонос с Лисичем и Меченый с Бортем были с ним еще раньше старого руса, но именно поединок с Быстряном и все его дальнейшее поведение вывели бежецкого подростка на понимание того, что есть настоящий воин и войсковой вожак. Он и не брал последнее время Быстряна с собой именно потому, что не хотел его подвергать лишним опасностям. Сверхнадежный воевода нужен был ему в Липове, ведь тогда он мог о своей столице совсем не тревожиться. И вот такая нелепая смерть!

Собрав думный совет, Рыбья Кровь распорядился запретить хорунжим и сотским охотиться на медведя и тура.

— А не подумают, что мы просто боимся? — возразил Меченый.

— Вы слишком дорого стоите, чтобы достаться медведю, — Дарник был непреклонен.

— Лось тоже пробивает копытом человека насквозь, — обронил Буртым.

— На лося охотьтесь сколько влезет. Если еще и лось вас прибьет, я буду три дня смеяться вместе со всеми, — мрачно произнес князь.

При погребении главного воеводы он приказал на погребальный костер вместо настоящего оружия положить меч, кинжал и клевец, сделанные из дерева. Войско недоумевало: оружейницы ломятся от нового и трофейного оружия — как можно так скопидомничать?

— Кладите только то, что может сгореть. Если его боевой меч не может со своим хозяином подняться к небу, то нечего ему быть приманкой для грабителей могил, — настоял на своем Молодой Хозяин.

Вместе с воеводой на добровольное сожжение согласилась его наложница Вета, чем сильно переполошила весь город, — о таком липовцы много слышали, но никогда не видели. Поступок наложницы всеми воспринимался как высшее проявление верности и любви. Один лишь Дарник думал иначе. Кому как не ему было знать эту глупую ленивую деваху, которую он сам четыре года назад подарил Быстряну. Какие-то нежные чувства за Ветой к старому русу он готов был признать, но помнил и другое: за все время она так и не сумела завести себе подруг или заслужить чье-либо уважение. А собачья привязанность к своему господину у нее возникла просто потому, что он был единственный, кто никогда не смеялся над ней. Не особо удивило и ее желание взойти на погребальный костер: лучше так, чем снова оказаться никому не нужным человечком. И все же, когда Вета, выпив сонного зелья, без колебаний взобралась на сложенные колодцем бревна и легла рядом с воеводой-наместником на дощатый помост, у Дарника по спине пробежал легкий озноб — своевольный обрыв собственной жизни внушил ему такое же почтение, как и всем собравшимся вокруг липовцам.