Рыбы поют в Укаяли - [48]
Когда минут через пятнадцать мимо этого места проходит арьергард колонны, муравьям уже нечего здесь делать. От ящерицы осталась лишь бесформенная груда костей и чешуек. Муравьи следуют дальше.
Черный кошмар исчезает в лесной чаще, стихают крики птиц-муравьеловов. Над лесом по-прежнему висит жаркое солнце; кое-где его лучи пробиваются до самой земли.
Откуда-то прилетает веселая бабочка helikonius — на редкость красивая, с желтыми пятнами и красными полосами на черных крыльях — и начинает старательно откладывать яйца на листьях куста, неподалеку от останков ящерицы. Сколько любви и заботы о будущем потомстве вкладывает она в это занятие! Из этих яиц через два месяца вылупятся зеленые гусеницы, которые станут вести безмятежную жизнь под горячим солнцем экватора.
Известный в Англии очеркист Ли Хант писал как-то: «Краски — это улыбки природы. Когда она улыбается от души, ее улыбки воплощаются в цветах или бабочках».
Если природа тропического леса когда-либо улыбается, то, пожалуй, лучше всего эту улыбку можно увидеть в бойкой, яркой, беззаботной бабочке геликоне. Это приветливая, веселая улыбка, всем черным потокам назло.
Но кое-кто — причем не обязательно брюзга или циник — мог бы сказать, что иногда эта улыбка бывает зловещей.
Однажды мы отмерили шагами один квадратный километр леса, тут же за нашей хижиной; я поручил Педро выбрать по одному дереву каждого вида, растущего там (толщиной не более двадцати сантиметров), и принести их срезы. Поработав неделю, Педро сделал срезы более ста видов, но работа еще не была закончена.
У нас, в Центральной Европе, на площади, равной примерно двум миллионам квадратных километров, растет около сорока видов деревьев; здесь же, на берегу Укаяли, на площади в один квадратный километр неопытный метис насчитал их более сотни. Разница внушительная…
Как-то раз, когда мы прогуливались по улицам Икитоса, мой приятель Тадеуш Виктор споткнулся о какую-то сухую палочку — кусочек ветки, занесенной откуда-то издалека, — грязную, изломанную, без листьев и, вероятно, мертвую. Он хотел откинуть ее ногой, но, посмотрев внимательней, поднял с земли, унес домой, посадил у себя в саду и полил водой. Я посмеивался над ним. Через три месяца я перестал смеяться: на конце невзрачного засохшего прута появился пучок листьев, а среди них — чудесный огромный белый цветок, похожий на лилию. Из цветка уже выглядывало множество пестиков и тычинок, готовых к стократному размножению.
В зоопарке в Пара я увидел у входа огромное дерево сумауба, верхушка которого упиралась прямо в небо. Этому дереву, как следовало из надписи, было всего тридцать семь лет, однако у земли оно уже достигло четырех метров в обхвате. Потом я не раз встречал в лесу гигантские сумаубы обхватом в двадцать-тридцать метров. От ствола над землей отходят могучие ответвления, как бы подпирающие его, что еще больше подчеркивает несокрушимую мощь, диковинную красоту и необычность этого лесного великана.
Если посадить семя мамона, то уже через несколько месяцев растение достигает высоты более четырех метров и приносит плоды величиной с ананас. Кто-то остроумно заметил, что если воткнуть в землю Амазонии зонтик, то через два месяца на нем вырастет второй зонтик.
Не знаю, можно ли верить этому безоговорочно, но вот тому, что в лесу над Амазонкой таятся ужас и безумие, я верю. Не раз случалось, что опытные путешественники и исследователи возвращались оттуда неизлечимо больными или вообще не возвращались. Они пропадали бесследно. Лес ревниво стережет свои тайны, и немало людей, даже из числа индейцев, становится его жертвами.
Индейцы считают, что самая ужасная смерть выпадает на долю того, кто заблудится в этом лесу. Поэтому, отправляясь в чащу, они всегда оставляют за собой зарубки на деревьях — эту нить Ариадны. Без таких мер предосторожности неизвестно, что ожидало бы человека в лесу. В обычных условиях — ничего плохого: инстинкт ориентировки сам приведет его обратно домой. Но в том-то и дело, что в этом лесу условия всегда необычны: какой-нибудь укус крошечной мушки или случайное прикосновение ядовитого растения могут замутить сознание. Девственный лес готовит человеку тысячи неожиданностей; это отпугивает и в то же время неотразимо влечет тех, кто познал и полюбил дрожь азарта.
В сообщениях путешественников часто можно встретить рассказы о блужданиях по лесу и описания невыразимого ужаса, который охватывает даже людей с крепкими нервами и здоровой психикой. Сам я дважды испытал подобные ощущения: первый раз на берегу реки Иваи, притока Параны, во второй раз здесь, в Кумарии. В обоих случаях я сошел с тропинки, преследуя животное, однако, наслышавшись о возможных опасностях, я был начеку и, углубляясь в лес, старался запомнить расположение и вид окружавших меня деревьев, хотя эти места были менее дикими, чем обычно. Кроме того, я ни на миг не забывал, в какой стороне от меня тропинка. Удалившись от нее на какую-то сотню шагов, я счел благоразумным отказаться от продолжения погони и повернул назад.
Отсчитал сто шагов — тропы нет; еще пятьдесят — то же самое. Оглянулся по сторонам: все вокруг незнакомое. Повернул назад, чтобы по своим следам дойти до места, откуда я начал поиски тропинки. Но не нашел этого места и, что еще хуже, обнаружил, что иду среди совершенно незнакомых мне групп деревьев. Хорошо еще у меня нашлось достаточно здравого смысла, чтобы не побрести куда глаза глядят. Я остановился. Знаю, что спасительная тропинка может находиться лишь в одной стороне; отправившись в любую из трех других, человек будет только все больше углубляться в бесконечные дебри; ошибиться в выборе пути — значит погибнуть. По моему лицу струился холодный пот, взгляд туманился.
