Рыбы молчат по-испански - [7]

Шрифт
Интервал

Степаныч берет Риту за руки и делает ей что-то вроде беби-йоги – перекидывает через плечо, переворачивает вниз головой, крутит солнышком. Наверное, хочет показать, как ловко умеет обращаться с детьми, за которых получает свои евро. Ребенок болтается в его руках, обреченно поглядывая на будущих родителей и шумно втягивая воздух кроваво-красной губой. В заключение Степаныч торжественно вручает девочку Хосе, достает мятые медицинские бумажки и кладет на стол.

– Заячья губа, – важно говорит Степаныч, – это расщелина губы и нёба, врожденный, так сказать, дефект. Виновата чаще всего наследственность или перенесенное матерью в первые три месяца беременности вирусное заболевание. Даже если инфекция была легкой и женщина не придала ей значения, последствия для ребенка могут быть очень неприятными. Тяжелая беременность тоже может стать причиной. – Степаныч задумался. – Да. Помимо внешнего уродства, – продолжил он, – этот дефект доставляет массу неудобств. Ребенок не улыбается, с трудом говорит и ест, потом появляются проблемы с зубами. Требуется несколько операций. Зато на интеллект и общее развитие заячья губа никак не влияет. Есть вопросы? – И Степаныч взглянул на испанцев поверх очков. – Если есть, можете их задать соцработнику.

На смену Степанычу является квадратная, словно тумбочка, Ада Митрофановна, социальный работник дома ребенка, точная копия вредной чиновницы из департамента. Две эти дамы были до того похожи, что Нина не смогла бы отличить одну от другой, повстречав на улице случайно. Про Аду Ксения тоже рассказывала накануне. Говорила с уважением: по сути именно Ада была центральной фигурой в любом усыновлении – она распределяла детей между посредниками. Потом отобранных детей департамент пробивал по банку данных и оформлял законным путем. Посредников вокруг Ады кормилось предостаточно. Она держала их в постоянном напряжении, стравливала потихоньку между собой, вымогала деньги, обманывала, мухлевала – словом, развлекалась как могла.

Иногда Ада наведывалась по делам в Москву. Посредники до полусмерти боялись ее визитов, от которых зависело их будущее – каждая неформальная встреча с Адой сулила новых детей и новые заработки. Приходилось заранее организовывать культурный досуг – доставать билеты в театр, записывать Аду к модным столичным врачам. На несколько дней Ада вселялась в квартиру, и хозяева, побросав все свои дела, целыми днями разъезжали с ней по магазинам и рынкам. По Москве она шагала неспешно, небольшая и устойчивая, как шахматная ладья, во всем своем рогожинском великолепии – в тяжелой каракулевой шубе, в норковой шляпе, во французских духах. Если же Ада манкировала приглашением, впавший в немилость деловой партнер надолго терял душевное равновесие, терзаясь догадками – как и когда угораздило его провиниться перед Адой Митрофановной. Немилость грозила непредсказуемыми последствиями: поток детей сокращался или вовсе иссякал. На самом же деле никакой провинности могло и не быть – просто время от времени Ада меняла надоевших партнеров.

Однако хуже всего приходилось фаворитам, которых Ада приглашала остановиться в своей рогожинской квартире. Отказаться от приглашения было немыслимо, и жертве приходилось несколько дней подряд пользоваться тяжеловесным гостеприимством, чинно вкушая чаи и водя хозяйку по ресторанам.

Если же кто-то в самом деле допускал оплошность, результаты бывали катастрофическими. Жертва Адиного гнева теряла не только городской дом ребенка – ей легко и с удовольствием отказывали и в областном приюте, и в детских домах самого Рогожина и всей области. В департаменте принимать ее больше не желали, а при ее появлении делали холодно-официальные лица, будто видели впервые и начисто позабыли звон рюмок в ресторанах и пухлые конверты, которые, как ручные голуби, мягко опускались на ладонь. Рано или поздно дверь в международное усыновление захлопывалась для жертвы навсегда.

– А как же департамент? – удивлялась Нина. – Я думала, это они детей выдают.

– Они отвечают за формальную часть, – объясняла Ксения. – Подписывают разрешение на знакомство, принимают у иностранцев личное дело, собирают бумажки. Короче, делают процесс легальным. Ада – дело иное…

Ада готовила ребенку так называемый юридический статус, без которого усыновить невозможно: официально ребенок должен считаться сиротой, подкидышем или отобранным у родителей, лишенных родительских прав. Нужного статуса дети иногда дожидались месяцами.

– Работает она очень много, – рассказывала Ксения. – Катается по деревням, разыскивает убежавших мамаш, собирает отказы. А то мать иной раз бросит ребенка и даже отказа не напишет. Ищут через милицию, а когда найдут, Ада к ней едет разбираться. Иногда далеко таскаться приходится, в другие регионы… Незаменимый человек.

– Кто же главный? – спросила Нина. – Директор дома ребенка?

– Ну да, официально директор действительно самый главный, – соглашалась Ксения. – Но это фигура чисто символическая. В дом ребенка он редко заглядывает. Встречается со мной лично, и я отдаю деньги.

– А за что ты ему платишь?

– Без его разрешения иностранцев на порог не пустят. Надоест ему – закроет лавочку, и до свидания. Никакая Ада ему тогда не указ. Только не надоест, прикормили. А вообще, – продолжала Ксения, – в любом деле есть номинальные фигуры, а есть реальные. Номинально главнее всех директор, а реально – Ада Митрофановна. Она весь дом ребенка держит в руках. Без Ады давно бы уже все загнулось. Вот только жадна до невозможности…


Еще от автора Надежда Марковна Беленькая
Девочки-колдуньи

Город не то, чем кажется. Город можно читать, как книгу, – в нём есть магия! Чудо может произойти буквально каждую секунду. В повести Надежды Беленькой улицы Москвы раскрывают четырём девочкам тайную, колдовскую реальность. Надежда Беленькая – переводчик по профессии, закончила Литературный институт им. Горького и очень любит гулять по родному городу. Книга «Девочки-колдуньи» – попытка сочинить современный миф о Москве. Чтобы вдохновеннее жилось и гулялось! Для младшего школьного возраста.


Рекомендуем почитать
Киевская сказка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Майка и Тасик

«…Хорошее утро начинается с тишины.Пусть поскрипывают сугробы под ногами прохожих. Пусть шелестят вымороженные, покрытые инеем коричневые листья дуба под окном, упрямо не желая покидать насиженных веток. Пусть булькает батарея у стены – кто-то из домовиков, несомненно обитающих в системе отопления старого дома, полощет там свое барахлишко: буль-буль-буль. И через минуту снова: буль-буль…БАБАХ! За стеной в коридоре что-то шарахнулось, обвалилось, покатилось. Тасик подпрыгнул на кровати…».


Мысли сердца

Восприятия и размышления жизни, о любви к красоте с поэтической философией и миниатюрами, а также басни, смешарики и изящные рисунки.


Дорога в облаках

Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.


Холм грез. Белые люди (сборник)

В сборник произведений признанного мастера ужаса Артура Мейчена (1863–1947) вошли роман «Холм грез» и повесть «Белые люди». В романе «Холм грез» юный герой, чью реальность разрывают образы несуществующих миров, откликается на волшебство древнего Уэльса и сжигает себя в том тайном саду, где «каждая роза есть пламя и возврата из которого нет». Поэтичная повесть «Белые люди», пожалуй, одна из самых красивых, виртуозно выстроенных вещей Мейчена, рассказывает о запретном колдовстве и обычаях зловещего ведьминского культа.Артур Мейчен в представлении не нуждается, достаточно будет привести два отзыва на включенные в сборник произведения:В своей рецензии на роман «Холм грёз» лорд Альфред Дуглас писал: «В красоте этой книги есть что-то греховное.


Новая дивная жизнь (Амазонка)

Перевернувшийся в августе 1991 года социальный уклад российской жизни, казалось многим молодым людям, отменяет и бытовавшие прежде нормы человеческих отношений, сами законы существования человека в социуме. Разом изменились представления о том, что такое свобода, честь, достоинство, любовь. Новой абсолютной ценностью жизни сделались деньги. Героине романа «Новая дивная жизнь» (название – аллюзия на известный роман Олдоса Хаксли «О новый дивный мир!»), издававшегося прежде под названием «Амазонка», досталось пройти через многие обольщения наставшего времени, выпало в полной мере испытать на себе все его заблуждения.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)