Рыбка мала, да уха сладка - [6]

А вон и Кермековый хутор. Лопасика не видно, но крыша хаты уже виднеется. Хутор получился на славу. Один вид чего стоит: крыша вся в медно-красных чешуйках. Есть где теперь в жаркий полдень укрыться, в пекло несносное. Когда клева нет, а в воде бултыхаться не хочется. Это только вечером вода становится теплой, а днем она кажется ледяной. Чем жарче на дворе, тем вода холоднее, это известно.

Прохладная получилась хата, как мы и хотели. На стены пластов не жалели. И на крышу земли не поленились насыпать. А чтоб не разило сыростью, Егор по углам хаты понаразвешивал пучки пахучей полыни и ветки гребенщика. И у нас нынче одна забота - только бы Царята не разведали, что мы у них, можно сказать, под носом хутор поставили.

Как построили хату, в горнице было совсем темно, она у нас была слепой, без окошек. Вообще-то в хате летом так и должно быть, не слишком светло. Карагильцы нарочно закрывают окна газетами, иные даже и одеялами занавешивают - от солнца. Чем меньше в горнице света, тем лучше.

Но в темноте ведь не почитаешь книжку, не так ли? Вот Егор и придумал: вынуть пласты и отдушины заделать тетрадными листами, смоченными в рыбьем жиру. Оказывается, бумага, осветленная жиром, пропускает свет. Из окошек нашей хаты, конечно, ничего не увидишь, но Андерсена читать можно. И свет не резкий, а мягкий, глазам не больно, щуриться не надо. Хорошо!

Вот сейчас отдохнем на Кермековом хуторе, прихватим запасные уды и лески (и, конечно же, пробки от шампанского) и пойдем на яму. Будем целый день сидеть возле удочек, даже пятнашки отменили. Рыбачить так рыбачить. А искупаться в узеке можно и дома, в будни, когда жир приходится вытапливать и кизяк собирать. Ну а если кому на рыбалке станет невмоготу, тот в прохладной хате может посидеть, либо под лопасиком тенистым на ветерке. Но один из нас обязательно должен возле удочек быть на стреме, чтобы клев не прозевать. Днем тоже, бывает, клюет сазан, хотя и редко.

Сейчас пройдем два больших куста шиповника и окажемся на хуторе.

Эти кусты, как крепостные ворота в нашей зеленой круговой стене.

Во дворе хутора мы, как всегда, оказались неожиданно.

Но вдруг Егор остановился. Я тоже остолбенел. В трех шагах от лопасика стоял... конопатый Мишка. Он смотрел на нас - весь сплошное ехидство. Тыча в нашу сторону пальцем, он приговаривал, обращаясь к Кольке, осторожно выползавшему на четвереньках из хаты:

- А что я тебе говорил! Они, они, кому еще! С джайляу пацаны сюда не придут...

Мишка, видно, тоже побывал в хате: к рубашке, заскорузлой от рыбьей слизи, покрытой блестками чешуи, прилипли листья солодки. А в руке он держал веточку гребенщика.

Колька же стоял спокойно, внимательно рассматривая наши постройки.

Мы тупо глядели под ноги, расцарапанные, покрытые пылью.

Нет, это я смотрел себе под ноги, а Егор глаз не сводил с куста, где хранилось все наше имущество. Но кажется, все в порядке. Шипастые ветки, прикрывающие лаз, не потревожены.

Мы молча смотрим на куст шиповника, а Мишка уже начал:

- Такие здоровые лбы, а все куколки-игрушечки. С удочками целыми днями по-над Карагилом болтаются... Лучше б родителям помогали...

"А то не помогаем! Каждый день кизяк таскаем, жир вытапливаем. Не так-то просто даже и два мешка за день насобирать, не то что пять. Не на каждом шагу лежат лепехи. Жир топить - тоже не пустяк, когда песок на дворе раскаляется так, что можно кукурузу жарить и яйца печь. И не каждый день ведь нам рыбалка..."

Но я только так подумал, а Мишке ничего не сказал. Потому что слезы уже навернулись на глаза. Только я скажу слово, они сразу же покатятся по щекам. Но разве можно плакать, когда Егор тут... Он потом и в пятнашки-то не станет со мной играть. Он сам никогда не плачет и думает, что и я тоже не плачу. Да только вякни мы, от хутора останется ровное место. Знаем этих Царят! Лучше уж молчать. Вон даже Егор губу закусил...

Но наше упорное молчание только распалило Мишку. Он подошел к хате и пнул ногой в стену изо всей силы. Упругая пластовая кладка тупо и глухо отозвалась на удар и не рассыпалась. Мишка ударил еще раз - то же самое. Тогда он подошел к лопасику и, криво ухмыляясь, взялся за стойку. Ну, вот и все...

- А ну сгинь, гагара! - спокойно и твердо сказал Колька.

- Чего шумишь? За каких-то охломонов, за бездельников заступаться вздумал? - Мишка изумленно уставился на своего брата. А стойку не выпустил.

- А то они меньше твоего работают.

- А то больше?!

- Больше ли, меньше, не твое дело. У них родители есть. И не лапай, что не твоими руками сделано. Сядь, тебе говорю, а то на шиповник посажу верхом!

- Защитничек нашелся, - зло усмехнулся Мишка и, отпустив стойку, стал смотреть на дальние барханы, будто там было что-то интересное.

Колька сел в тень лопасика по-азиатски, подвернув под себя ноги, и принялся читать Мишке нотацию.

- Ты, баранья голова, поучился бы хорошему делу. Нам ведь тоже ставить хутор придется. Вот план по рыбе выполним и тоже начнем пласты резать. А то в землянке, как в могиле...

Но Мишка сделал вид, что все это его вовсе не касается.

Он смотрел на Поречные барханы, где струи синего марева омывали кусты жузгуна и саксаула. Колька тоже замолчал. Вдруг наступила тишина, только слышно было, как в траве под кустами свирепо цыркают кузнечики. Но через минуту Колька снова заговорил: