Рыбка мала, да уха сладка - [3]

А все-таки долбить лунки не так тяжело, как, скажем, протискиваться по кабанячьей тропе сквозь камышовую крепь. Рыбацкие ножи то и дело цепляются за камышины, и срезанные талинки застревают. Душно. Жарко. За шиворот всякая труха сверху сыплется. Вспотевшее тело зудит нестерпимо, словно комарами покусанное. Да, в камыше комарья и днем хватает. Они там от солнца прячутся. Егор говорит, как в аду. Если там действительно так, как в наших камышах, то, конечно же, грешникам не сладко. Их стоит пожалеть. И значит, недаром за них молится Егорова бабушка.

Я вот лунки ковыряю, а Егор чебаков тягает, возле воды сидит. Хотя в общем-то завидовать и нечего. Тоже мало удовольствия из-за каких-то чебачков на яру все время торчать. Но он их ловит, чтобы было что вялить, когда лопасик поставим.

Закопал столбики, связал верхние жерди "бамбуком" - прочной суровой ниткой. Егор тем временем своих чебаков порезал, засолил, сложил в ямку, травой закрыл. Мы их завялим после того, как они хорошо просолятся.

Мне осталось только сверху накидать солодки. Тутошняя солодка хороша - кустиста, ветвиста, листвы много. И солодку легче резать, не в пример легче, чем тал. Мы мозоли кровавые вчера натерли, хотя у нас были острые рыбацкие ножи. А комары кусачие нас чуть с ума не свели.

3

Все получилось совсем не так, как я думал. Управившись с чебаками, Егор объявил мне, что лопасик следует крыть кермеком. Еще не чище! Солодка вот она, рядом. Да, может, и веток таловых хватило бы. А за кермеком в степь надо идти, где солончаки, в такую даль по жаре тащиться. Притом ведь солодкой крыть - раз-два и готово, а если кермеком - хлопот не оберешься.

...Целый день режем кермек, будь он неладен. Ходишь по степи поклоны бьешь. Кермек ведь редко растет, там - лист, там - другой. И не все поочеред листья режем, а самые лопушистые, которые шире ладони. Кермек бывает разного цвета: есть листья зеленые, как салат, но есть и рыжие - как бы ржавчиной покрытые. И те и другие осыпаны белыми крупинками - то соль повыступала. Мы режем только салатные листья.

Кермек в основном я заготавливаю, а Егор сидит под гребенщиком и листья на "бамбук" нижет. Примерно так, как если бы он чебаков на кукан низал. Эти нанизанные листья мы отнесем к шиповнику и будем крепить их к жердочкам лопасика.

Хорошо ему там, под кустом, тенистым и духмяным! Гребенщик (он же и тамариск) вовсю цветет, хлопья розовой пены на ветках. Ну и ладно, у каждого своя работа. Одному - резать листья, а другому их на "бамбук" низать. Мне даже нравится моя работа, она проще.

Поначалу мне не хотелось идти в степь, но Егор все же уговорил. Он сказал, что у нас будет не такой лопасик, какие обыкновенно ставят на Карагиле (четыре кривые джидовые ножки, а сверху ворох соломы, придавленный старым вентерем). Нет, сказал он, мы построим лопасик под вид того, что был у Робинзона Крузо - крытый пальмовыми листьями.

На Карагиле, конечно, нет таких деревьев, какие росли на том необитаемом острове, где жил Робинзон Крузо, - листья шире распластанного сазана. У нас только тал, похожий на вербу, а гребенщик и саксаул, так они безлистые. А других деревьев и нет. Даже джиды нет. Да гребенщик и тал вряд ли можно назвать деревьями, только для нас с Егором они деревья. На безрыбье и рак рыба, говорит его бабушка. (Рак - это такое страшилище, похожее на большого скорпиона. У нас раки не водятся, но я их видел на картинках.)

Ладно. Пусть будет кермек. Только бы Царята не нагрянули. А то эти ушкуйники* вмиг учинят какое-нибудь безобразие. Что с них взять, если безотцовщина. Поехал дядя Иван целину поднимать и замерз в степи. А Царята все по интернатам, где, говорят, сильные слабых обижают. Для интернатских ведь закон не писан. Мишка с Колькой даже свою мать не больно празднуют. Она им слово, они в ответ - десять. Начнет их какой-нибудь рыбак стыдить, а Царица еще и заступается: "Непутевые они у меня, это верно, но ведь кормильцы. Рыбу ловят и план Охотстанции выполняют и перевыполняют. Хотя еще и несовершеннолетние, Кольке лишь через два года в армию..."

_______________

* У ш к у й н и к и - в Новгородской земле XIV - XV вв. члены вооруженных дружин, формировавшихся боярами для захвата колоний на Севере и торгово-разбойничьих экспедиций на Волгу.

Царята каждое утро проплывают по излучине, где мы рыбачим по выходным. Свои вентеря они ставят в "ногах" узека. Их издалека слышно. Они всю дорогу спорят и бранятся. Особенно утром, когда свежими силами толкают пустую лодку. Тогда они на весь Карагил горланят.

Однажды они на Каменной потасовку затеяли. Прямо в лодке. Колька толкнул Мишку, и тот кувырнулся через борт в воду. Как был, в одежде. Колька подал руку братцу, чтобы вытащить его обратно в лодку, но тот отплыл в сторону и стал кричать разные слова. Тогда Колька плюнул в сердцах и поехал себе дальше. А Мишка плыл следом и кричал, что у него ноги растут как у гагары.

Мы с Егором сидели в солодке, у самого обрыва, и все это хорошо видели. Мы сидели ни живые ни мертвые. Боялись, что Мишка выберется на берег и зло на нас сорвет. Такое уже случалось. Колька треснет Мишку, а тот потом на нас отыграется. А то и без повода начнет обзывать гагарой. Очень обидно, когда обзывают гагарой, - нет ничего нелепее, чем гагара на берегу. Гагара - такая утка, которая по воздуху летать не летает и по земле ходить не ходит. Она только то и делает, что ныряет и плавает, ныряет да плавает. Не то птица, не то ондатра. А ноги у нее для ходьбы совсем не приспособлены.