Рыбалка в Пронькино - [5]

— Ну ты если слепней с комарами шибко боишься, ошкури лягуху и шкурой ейной натрись. Два месяца ни одна тварь не укусит.

— Ага, натрусь и буду потом как дура в темноте светиться. Меня Дуэйнушка ебать не захочет, скажет не нужна ты мне со светом.

— Не боись, Машка! Со светом ему только светлее будет, быстрее дырку твою найдёт. — хохотнул Толян. — Ладно, сеструха, подставляй вёдра.

— А ну как Верка его переманит? Бабы в деревне уже сколько живут ни разу не ёбаны! Соседей раньше кого ни пробовала — у мужиков от хуёв одни шкурки остались! У одного только во всей деревне и стоит, даром что чёрный и лопочет не по-нашему. Зато времени зря не теряет, не то что вы, импотенты. Все бабы вокруг на него зарятся!

— Ему американцы специальный укол сделали прежде чем к нам отправить! Ну, как они нашим федералам делают, только раз в десять получше. У него теперь есть гены от радиации. Их специальный вирус переносит. Раньше он дикий был и оспу вызывал, а потом учёные его поймали, гены ему скрутили и дали ему погонялку «вектор». И запрягли пахать. Как пустят его пассажиру по вене, он тут же ему какие надо гены передаёт. Не хочет, сука, корёжится аж до судороги, а передаёт. Учёные, они блять такие, кого хочешь заставят…

— Чего-чего передаёт?

— Устойчивость к радиации! У кого такие гены есть, у тех и с радиацией стоит, а у нас, понятно, всё давно на полшестого. А теперь без рыбы и вообще перемрём.

— Это кто тебе про такой укол сказал?

— Он сам и рассказал после пары стаканчиков самогонки. И про укол, и как он в Понтиаке сидел в крытке, на строгом режиме.

— Понтиак — это такой американский автомобиль?

— Автохуиль! Был когда-то такой автомобиль, его уже сто лет как не выпускают. А вот крытая тюрьма в Иллинойсе с таким же названием стоит, и хоть бы хер! Закрыли его пожизненно за какие-то тёмные дела без права на условно-досрочное. Сидеть бы ему и сидеть, но года через два вывели его, переодели в штатское, на глаза чёрную повязку, и отконвоировали на какую-то секретную базу. А там его ждал какой-то очень секретный полковник. Стал расспрашивать, типа, как тебе сидится, как здоровье, не обижает ли кто, и прочую порожнину. Ну, походил вокруг да около, и наконец приступил. Делаю тебе, говорит, царское предложение. Откажешься — значит до конца жизни в душ и на прогулку — в наручниках, и баб пялить не будешь никогда. Согласишься — выйдешь отсюда завтра утром и будешь служить за границей. Где? в России! Кем? Вернём тебя в армию, восстановим в звании, судимость с тебя снимем. Пройдёшь подготовку, будешь служить наблюдателем, снимать показания с приборов. С каких? Со счётчиков Гейгера. А?! Что?! Ничего! Жёлтые ботинки… Сделаем тебе секретный укол стоимостью полтора лимона зеленью. После него никакая радиация не страшна, и стоять будет как у молодого зайца. Там в России найдёшь себе и бабу, и вино, и кино, и прочее домино.

— Мама рóдная… Это значит ему как в старые времена, тюрьму ссылкой заменили. — Машка прочувствованно вздохнула. — А мне он никогда не рассказывал…

— Ну а как ты хотела… Понятное дело, у нас тут не Америка, житуха тяжёлая, Народишко большей частью повымер, времена мутные. Радиация опять же давит… но всё же не Понтиак. А может быть, это просто легенда прикрытия…

— Чего? — Машка недовольно поморщилась. — Ты по-русски выражаться можешь?

— Ну то что ему в разведцентре велели про себя рассказывать, короче. Если это не легенда, а правда, то он у нас тут даже не как вольняшка на промзоне, а ему всего-то зэковскую робу на армейскую х/б поменяли. Но есть одна заковыка. Не вижу я в нём тюремных ухваток, хоть убей. А должны быть! Тюрьму из человека не вынуть никогда. Стоит раз побывать, и на всю жизнь.

— Во как? А я то всё думала-гадала, и чё это он меня вроде как по-тюремному пользует, со знанием дела… Мой-то Колчин, покойник, так сроду не умел. Впрочем, я когда за него замуж шла, знала уже что ебаришко-то он средненький.

— А ты-то откуда знаешь как по-тюремному?

— Много будешь знать, скоро состаришься. — хитро ухмыльнулась Машка щербатым ртом и повесила ведро на крюк водяной колонки.

Толян нажал на тугой рычаг обеими руками, и в ведро полилась ржавого цвета струя, сперва дробно побренчав об дно, а затем крутя мутноватые вихри во вспухающей толще воды. Машка набрала второе ведро и пошла к сараю, с отвращением пнув по пути заднюю часть разрубленной лягушки. Лягушачий зад дёрнулся и тоскливо заскрёб длинными когтями по земле. Машка испуганно ойкнула, расплёскивая воду из вёдер, и ускорила шаг.

Зашли в сарай. Ветхие стропила с трудом удерживали дырявую крышу из полусгнившей дранки, на которой почти уже не осталось рубероида. На стальных сборных стеллажах в два ряда располагались огромные металлические ящики по форме и размерам напоминавшие иностранные гробы. Ближайший к двери ящик источал сильный жар и тонко назойливо верещал. Машка отошла подальше, размахнулась и окатила ящик водой из ведра. Ящик зашипел густо и злобно как Змей-Горыныч, и сарай наполнился облаками пресного пара. Машка облила ящик из второго ведра, и через минуту пронзительная трель сигнализации затихла. Толян проводил глазами Машкин зад, удаляющийся с пустыми вёдрами обратно к колонке, хмыкнул, подошёл к одному из контейнеров и стал внимательно его разглядывать.