Рыбалка на живца - [22]

На пятый или шестой день нашей с Женькой пляжной жизни, где-то ближе к обеду, сидели мы всей компанией за столиком в пресловутом ресторанчике. Козиновцы, как всегда, пили пиво, а мы — пепси, хотя меня от этого неплохого, в сущности, напитка уже мучила противная оскомина. Заметив, как я морщусь, делая очередной глоток, Козинов участливо подмигнул мне и предложил:

— Может, пивка, а?

— Да не-е, — протянул Виктор, — мы уж им предлагали. Они у нас пока еще трезвенники. Этот хоть курит. — Виктор, по своему обыкновению, ткнул в мою сторону пальцем. — А Жека, тот вообще только пепси сосет. Как телок корову, — окончил он ни к селу ни к городу.

Мне действительно приходилось покуривать на пляже, чтобы как-то поддерживать наш авторитет в козиновской компании. Но от пива я воздерживался, тем более что и не тянуло. И жалкие подначки Виктора тоже не имели для меня никакого значения. Но в этот раз мне так опротивел пепси, что я вдруг сам неожиданно для себя согласился:

— Ладно, возьмите мне банку. Женька вытаращил на меня глаза, а Козинов уж и его спрашивает:

— А тебе брать?

Женька от удивления, что ли, тоже согласился. Ну а уж когда перед нами оказались две банки пива "Туборг", я, конечно, еще и закурил. Тут и начались мои новые неприятности.

Видимо, и правда, есть Бог на небе, и Он наказывает болванов. Я затянулся поглубже и выпустил вверх мощную струю дыма, словно старинный паровоз. Проследив, как струя стала облачком, собравшимся на короткое время под навесом ресторанчика и рассеившимся при первом дуновении теплого ветерка, я опустил глаза и напоролся на пристальный взгляд других глаз. Так хорошо мне знакомых и не покидавших меня все эти последние дни. Серые удивленные глаза под ровной челкой.

Хуже всего, что Светка была не одна, а с мамой и, видимо, еще и папой. Потому что ее мама шла немного впереди под руку с высоким светлорусым мужчиной, с такими же, как у Светки, серыми глазами. Однако отец Светки меня еще не знал, а мать была увлечена беседой и меня не замечала.

В душе я немного смутился, но, как говорится, черт меня дернул. Иронически улыбнувшись, я поднял банку с пивом, сделал ею Светке приветственный жест, отхлебнул и подавился. Я попытался сдержать кашель, но вышло только хуже, щеки у меня надулись, и я с неприличным звуком прыснул пиво веером на стол, Козинова и компанию.

— Ох ты елки! — вскочил из-за стола Виталий, с шумом уронив стул.

Козинов громко заржал, а мне было не до смеха, потому что та часть пива, которую я не выпрыснул через рот, пошла через нос. Я вскочил, жутко кашляя и прикрывая рукой сочащиеся из носа струи пенного напитка. Но сидящий рядом со мной Виктор так двинул мне кулаком промеж лопаток, что я тут же опять очутился на своем месте. Я вскочил еще раз, а он опять двинул, я опять сел. Все это не имело никакого смысла, ведь не куском же я подавился, а пивом, но зато вызвало бурное веселье чуть ли не всех окружающих. Ржал даже Женька — предатель. Мне пришлось нырнуть в сторону от кулака предупредительного Виктора. Не глядя больше ни на кого и закрывая рот и нос рукой, я бросился прочь из ресторана, чтобы откашляться где-нибудь в одиночестве.

Когда я вернулся, Светка с родителями сидела за соседним столиком и ела сосиску. Мама ее мне улыбнулась, приветственно и насмешливо одновременно, затем кивнула головой и поздоровалась. Мне ничего не оставалось, как поздороваться тоже. Светка на меня не смотрела, а отец был так занят своей сосиской, что ему не было до меня никакого дела. Я сел за стол и уставился на пивную банку с толстым мужиком на картинке, пить мне больше не хотелось.

Но это было еще начало. Последующие события поставили под угрозу все: и следствие, и мои и так непростые отношения со Светкой, и вообще все лето.

Пришел я в тот день, вернее уже вечер, домой, а там новость. Отец поставил у нас сотку, купил сотовый телефон. Видать, его пошатнувшиеся недавно дела снова пошли на поправку. Мама, само собой разумеется, уже сидела на телефоне.

— Да, надо, конечно, надо, — говорила она кому-то в трубку. — Здесь просто какой-то кошмар. Мой младший одичал совершенно. В первый же день его побили, а на второй пришел еще хуже. Глаз аж черный. Так заплыл, что ничего не видит. Где, что, с кем — не говорит. Раньше девяти почти не приходит. Курить начал, от него пахнет. Не знаю, что и делать…

Что ты! Какие занятия, он английский, наверное, уже и не помнит. В голове одна рыбалка да драки.

"Вот уж неправда!" — подумал я, ведь после тех двух раз я больше и не дрался, а на рыбалке уже с неделю не был, и в голове у меня совсем другое.

Но это все было бы ладно, мало ли о чем моя мама говорит по телефону, дальше — хуже. Когда вечером приехал отец и мы все трое сидели у телевизора, она вдруг и заявляет:

— А вы не хотите отсюда уехать?

Мы с отцом, как по команде, повернулись к ней.

— Куда? — спрашивает папа.

— Я звонила Бузенковым, они собираются в Анталию, приглашают с собой, путевки Леня обеспечит, недорого.

— Что я в этой Анталии не видел? Турков? — грубовато заворчал папа. — Да и у меня здесь работа… Нет, это невозможно.

— Не знаю, как ты, а я не видела моря. Все Москва да дача, Москва да дача, Москва да дача.