Рыбак и дворец - [2]

- Даю обет в честь спасения Его Величества поймать и вручить ему самую прекрасную рыбу, какую только доведется мне поймать на этой неделе, - сказал Али-Рыбак.

Все замолчали, а Али, насадив наживку на крючок, спокойно забросил удочку в самую глубь речных вод.

2.

Новость эта в мгновение ока разнеслась по городу. Люди вскоре позабыли о том, что случилось на восьмой день королевской охоты, обо всех ужасах и невыясненной судьбе короля, и с уст у них теперь не сходило имя Али-Рыбака. Уж очень он поразил их своим обетом во имя Его Величества - вот уже десятилетия никто из них не осмеливался на подобный шаг. Лучшая служба, какую только можно сослужить Дворцу, - держаться от него подальше, - так говорили все между собой, храня покорность на разумном отдалении, и в конце концов удалились настолько, что и в разговорах для них стало обычным соблюдать установленную дистанцию: ведь, порой и не желая того, можно было сказать что-нибудь не так. А если кое-кто из рыбаков, да стариков со старухами, да безработных и осмеливался "приблизиться" к Его Величеству, тайком судача о восьмой ночи в лесу Диких Козлов и о тех опасностях, которым подверглась его жизнь, то уж никому и в голову не могло прийти, что Али-Рыбак сможет отважиться на такое.

Не в пример трем своим кровным братьям и многочисленной родне Али-Рыбак был добрым юношей и следовал по жизни праведным путем: никогда не крал, не лгал и никого не судил - само воплощение чести и совести.

С детства он пристрастился к рыбалке и с тех пор больше не покидал реки: с удочкой и рыболовными снастями за плечами приходил на берег до зари, а возвращался домой после заката солнца. Часто случалось, что и ночи проводил там. Целыми днями рыбачил, прерываясь ненадолго лишь для того, чтобы поджарить себе рыбешку-другую на обед или на ужин. "Его кормит река", - говорили о нем в городе и ждали момента, когда он, улыбаясь, начинал раздавать рыбу: кому - одну, кому - две, а кому - и целых три рыбины. "Кто из нас не пробовал рыбы, пойманной Али-Рыбаком", - не уставали повторять люди, забывая при этом даже о преступлениях его старших братьев-разбойников, чьи имена четырьмя годами раньше на протяжении многих месяцев были у всех на устах.

... Всего за четыре дня четверо сирот на деле показали, на что способен каждый из них.

Али-Рыбак принес на городскую площадь два мешка рыбы, встал посредине и стал раздавать рыбу всем прохожим по количеству ртов в семье. Кто-то попытался всучить ему деньги, но он, рассердившись, отнял рыбу и сказал: "Оливковое масло нам дает олива, рыбу - море, а потому не нужны мне ваши гроши!"

На рассвете следующего дня на эту же площадь явился Джабер, старший брат Али-Рыбака. На спине он тащил мешок, из которого сочилась кровь. Развязав его посредине площади, Джа-бер крикнул во всю глотку:

- Если хоть один из вас посмеет приблизиться ко мне, я проломлю ему голову вот этой мотыгой!

Люди сбились в кучу и в оцепенении разглядывали окровавленный труп девятилетнего мальчика с проломленным черепом.

- Да, это моих рук дело, - сказал Джабер, - я выкрал этого ребенка, надругался над ним, а потом прикончил вот этой мотыгой. А теперь даю вам девять минут сроку, несите мне сюда все свои деньги и драгоценности, а не то - пеняйте на себя: тогда завтра ваших дочерей и сыновей постигнет та же участь, что и этого мальчика. Ясно? Так пошевеливайтесь!

И прежде чем люди в ужасе успели разбежаться кто куда вместе с детьми, Джабер еще раз пригрозил им мотыгой и направился в лес, чтобы, укрывшись там, продолжать творить свои черные дела.

На третий день к вечеру на площади появился Саад, второй брат Али-Рыбака. Он скинул со спины мешок, развязал его и крикнул:

- Эй, горожане. Подходите сюда. подлые псы, сейчас я вам растолкую всю правду.

Люди окружили его, стараясь держаться подальше. А Саад вытряхнул из мешка тощий посиневший труп старухи в вылезшими из орбит глазами и разинутым ртом.

- Да-да, это сделал я, Саад, а покойница - моя матушка. Я посылал ее воровать в баню, а она все твердила, что, мол, боится. Полюбуйтесь-ка теперь на нее! Отныне объявляю себя городским главой, понятно? Ну, кто против? Пусть говорит сейчас же. Я задушил свою мать двумя пальцами, а на семерых таких, как вы, мне и одной руки хватит. Так кто против?

И, издав дикий вопль, он бросился бежать в лес. Месауд, третий брат Али-Рыбака, в полдень четвертого дня с ножом-секачом и кинжалом ворвался в лавку старого Бендауда.

- Выкладывай все, что у тебя есть, старая развалина, -прорычал он. Деньги, золото, серебро, драгоценности, - все, что есть в твоей лавке. Это говорю тебе я, Месауд, брат Джабера, Саада и самого Соловья-разбойника!

Старику Бендауду оставалось лишь покориться: он тут же принес все, что имел, и свалил в мешок Месауду.

- Голову даю на отсечение, что самое ценное ты все-таки припрятал, старый пес!

- Нет, нет, богом клянусь, всеми святыми, всем, чем хочешь!

- Тогда скажи: клянусь головой Джабера, Саада, Месауда и даже... Али-Рыбака.

- Это все, что у меня есть, сынок, все мое состояние!

- Пошел вон, старый пес!

Бендауд выскочил из своей лавки, так и не поняв, в чем провинился перед Месаудом, который, хватая его за грудки и толкая, кричал: