Рыбацкие байки - [2]

Он не обиделся и сказал серьезно:

— По-моему, не надо нам молодежь во всем под нашу, старую гребенку стричь. Нам и самим не мешаем многому у нее поучиться. Возьмите хотя бы одежду, тот же берет,— он пошел от молодых, а разве для нас, для стариков, он плох? Холодно стало — надел, жарко — снял, сунул в карман. А ведь шляпу или кепку не сунешь, даже тюбетейку — и ту в карман не спрячешь. Теперь, возьмите пальто. Разве пудовые драповые пальто, которые мы носили — и еще носим,— можно сравнить с синтетическими? Ну-ка, попробуйте связать в узел всю нашу зимнюю амуницию и пронесите этот узелок на своем горбу хотя бы один квартал? То-то! А потом удивляемся: откуда столько инфарктов берётся? Все отсюда же! Нет, я не такой старик, я у молодых охотно учусь, как надо одеваться. У мен» здесь, в рюкзаке, и очки есть темные, правда, к ним труднее привыкнуть. Постойте, поглядите-ка в окно!

Я послушно повернулся. На перроне станции стоял пожилой мужчина в широкополой серой шляпе, в долгополом сером макинтоше с широкими, прямыми плечами, в широченных штанах и желтых башмаках. Казалось, он только что покинул театральные подмостки, на которых разыгрывалась веселая сатирическая пьеса.

— Хорош? — сказал мой попутчик.— А ведь когда-то был и он модником. А сейчас выглядит как запоздалая карикатура. Смерть мне не страшна, а вот стать таким, как он, чтобы над тобой смеялись исподтишка, — вот этого я боюсь.

— Вы хотели рассказать, как однажды притворились читающим...

— Да, да!.. Но сначала давайте-ка и его повесим.— Он снял свой плащ и подал мне.— Не плащ, а мечта. Всю жизнь мечтал о такой одежде — легкой, прочной, непромокаемой. Молодцы итальянцы, что изобрели эту болонью. И наши молодцы, что не стали игнорировать изобретение капиталистов. Повесьте ее подальше, мою мечту.

Он устроился поудобнее и продолжал:

— Ну вот! Однажды я ехал в поезде и читал книгу. Вдруг на станции Займище в вагон ввалилась молодая компания. Уселись кто рядом со мной, кто напротив. И загалдели! Смех, шутки, выкрики всякие. Но я терплю, делаю вид, что меня их галдеж не трогает! Может быть, они все же опомнятся и заметят, что человек читает. И верно. Один из молодцов, словно угадав мои мысли, говорит;

«Братцы, не надо так шуметь! Видите, папаша что-то серьезное читает. Не будем ему мешать».

«Братцы» замолчали. На минуту. Потом другой молодец сказал:

«Папаша сам был когда-то молодым. Должен понимать, что молодежь любит посмеяться». И выжидательно посмотрел на меня.

Мне бы ответить ему, но я промолчал. Сижу и продолжаю делать вид, что читаю. Это им не понравилось, и они стали надо мной подшучивать. Говорят между собой вполголоса, но с явным намерением, чтобы и мне было слышно.

«Наверное, большой ученый. Книга для него — всё!» «Поэтому у него и лысина такая». «Волос от волоса на расстоянии голоса!» «На голове пусто, зато в голове густо!» «Братцы, что нужно сделать, чтобы оторвать этого ученого дядю от его важных мыслей?»

«Позвонить над его ухом в колокольчик!» «Палкой по лысине огреть!» Я продолжаю с невозмутимым видом читать книгу. Они не унимаются.

«Хватит, братцы! Может быть, ученый дядя в эту самую минуту подошел к порогу великого открытия». «Что-нибудь посильнее атомной энергии!» «Да, да, конечно, Макс, взгляни-ка, что за книгу «они» читают?!»

Как на грех, я читал «Декамерон». Ведь я грамотой-то овладел уже в зрелом возрасте и сейчас, когда стал стариком, читаю те книги, которые не сумел прочитать в молодости.

Макс взглянул через мое плечо на книгу и воскликнул с удивлением:

«Братцы, «они» читают Боккаччо!» «Боккаччо?! Ай да дядя, ай да эрудит!» «То-то он увлекся, не отзывается!»

Мне уже трудно делать вид, что меня их наскоки не задевают, но и ввязываться с ними в скандальный спор мне тоже не хочется. Что делать? Тут, кстати, выходить пора. Поднял я голову и, посмотрев в окно, спрашиваю как ни в чем не бывало:

«Это какая станция?»

«Лагерная!»

«Ась» — я приставил ладонь к уху.

«Лагерная».

«Ась?»

Они хором орут: «Ла-гер-ная, па-па-ша!..»

Схватил свою сумку — и бегом к выходу. Слышу, как они смеются. Но уже не надо мной, а над собой. Вот как я проучил этих молодцов!

Мы тоже посмеялись над финалом его рассказа, и я спросил:

— Скажите, пожалуйста, кто вы? Мне кажется, что я где-то вас видел.

— Вы «Чаян» читаете?

— Стараюсь!

— А рассказ «Склероз» вам не попадался?

Я насторожился. Розыгрыш? Видимо, он меня знает, но прикидывается, будто не знает. Сумел же он тогда, в вагоне, глухим притвориться. Ладно, мы тоже не лыком шиты.

— Читал!

— Тогда знайте, я — дед Латып, герой этого рассказа.

Ну, если дело приняло такой оборот, надо, как говорится, выкладывать карты на стол. Я вижу, что без предисловия обойтись нельзя. Пожалуйста — раскрываю секрет.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Секрет заключается в том, что я хотел вести повествование от имени вымышленного персонажа, но дед Латып из рассказа «Склероз» заставил меня отказаться от моего намерения.

Рассказ «Склероз» написал я. Но, пожалуй, кое-кому могло бы показаться нескромным, если бы о своем собственном рассказе я стал говорить от чужого имени. Лучше уж самому сказать то, что сказать необходимо. И тем не менее прошу не считать эту повесть автобиографической. Ее сочинил не писатель Мирсай Амир, а рыболов Михаил. Почему Михаил? Узнаете по ходу повествования. А почему рыболов, понятно: я и в самом деле рыболов. Правда, всего-навсего любитель. Да еще и не из удачливых. Но ведь для того, чтобы слушать я собирать рыбацкие истории, не обязательно самому ловить рыбу пудами. Имеющий уши да слышит! Вот я и решил назвать свою книгу «Рыбацкие байки». Очень я обрадовался, когда мне в голову пришло это название. Оно мой щит. Оно защищает меня от критики, требующей, чтобы литератор писал только правду, только правду и только правду. Но ведь если книга называется «Байки», да еще рыбацкие, то каждому понятно, что без преувеличения автор обойтись не мог. Ну, если не врал, то кое-что присочинил, скажем так. Но сделал я это только в интересах читателя.