Рядом с зоопарком - [28]
Человечек возник на картонке непроизвольно, сам по себе. Человечек получился как будто не из нашего — из пушкинского времени, осталось дописать шляпу «боливар» и тросточку, чтобы догадаться — Онегин. Вчера мама готовилась к лекции в техникуме, листала Пушкина, наверно, это как-то и подсказало Валерику тему. Онегин, в крылатке и шляпе, холодный и разочарованный, обретал живые черты.
Валерик услышал за спиной заинтересованное сопение, а затем и одобрительное хмыканье. Карандаш замер: чуть тронет случайно возникшую фигурку — и все очарование пропадет. Но испуг был кратким, Вадим Петрович одобрял: смелее, дескать, смелее, — и Валерик перешагнул через неуверенность.
— У меня есть знакомый, Лунин. Слышали, наверно? Такой талантище! Кстати, тоже болеет Пушкиным. Книжный график… Я как раз сегодня к нему собирался, хочешь, пойдем со мной.
Тут зазвонил телефон.
— Алла, ты? — сказал Вадим Петрович, сняв трубку. — Договаривались? С кем?.. Ах да, конечно, не забыл… Только не сегодня… Я обещал, у меня дело… попозже. Ну будь…
Он положил трубку, озадаченно поскреб бороду.
Глава седьмая
В ГОСТЯХ У ЛУНИНА
Дима куда-то умотал с Рафаилом, звал с собой Валерика, но тот отказался. Хотелось с Димой, но к Лунину хотелось больше. К Лунину пошел и Алик.
Проехали трамваем несколько остановок, сразу оказались в центре. Пошли на мигающий, словно сбитый с толку столпотворением людей и машин желтый светофор. Вадим Петрович вдруг остановился посреди дороги.
— Я вот о чем подумал: иногда сильное впечатление действует во вред. Как бы оно вам не помешало. Лунин мм… мощный, своеобразный… Есть определенная опасность.
— Ничего, мы вполглаза, — заверил Алик, вежливо подталкивая Вадима Петровича, чтобы сойти с опасного, посреди дороги, места.
Шли вверх по улице Гоголя, Валерик следил боковым зрением за шагающим в стеклах витрин своим отражением, думал с робостью о людях, которые живут в этих многоэтажных громадинах. Где-то, вероятно, здесь дом Лунина. Лунин — фигура.
За небольшим беленным известью зданием сберкассы свернули в глубокую, с низкими сводами арку. Дохнуло сыростью, прелой стариной. За аркой внезапно открылся небольшой, залитый неярким солнцем дворик. В середине его монументом красовался на бетонной плите-постаменте мусорный контейнер, несколько раскормленных голубей лениво склевывали налипшую на ржавое железо дармовую пищу. Тут же рядом стояли качели, на которых раскачивалась девочка в застиранном голубом платьице, расшатанные столбы мотались туда и сюда. Перед низким деревянным подъездом приткнулось приспособленное под клумбу автомобильное колесо. Зыбкие петунии тянули вверх свои невзрачные головки, отчаянно пытаясь переспорить запах контейнера. Плешинами зеленела трава, маскировала подвальные окна. Перед одним из этих окон Вадим Петрович присел, стукнул трижды в стекло. Фотографически черная занавеска отдернулась.
— А, это ты? Сейчас открою.
Они обошли дом, спустились по выщербленной лестнице вниз, придерживаясь за линяющие штукатуркой стены, окунулись в бархатную темноту, и тот же густой, бархатный голос сказал:
— Двигайте за мной.
Под ногами похрустывали кирпичное крошево и стекла, звучно скапывала вода, бурчали трубы. Поначалу вовсе ничего не было видно, но постепенно стали различаться подслеповатые окна, сквозь которые столбами трудно вламывался свет. Над дверью, сколоченной из ящичных дощечек, кричала табличка:
В небольшой комнате голо горела лампа, тут и там валялись тюбики и баночки с краской. У стены — подрамники с натянутыми холстами и без таковых, стеллаж, заваленный папками, грудами ватманской бумаги. Черная, такая же, как на окне, ширма закрывала грубо сколоченные нары. В углу — плоскость стола. На нем в глиняном горшке с отколотым горлом — безжалостно большой букет сирени.
— Это мои ребята, — представил Вадим Петрович Алика и Валерика. — Интересно, я тебе скажу, работают!
Лунин пожал руку одному и другому, цепко посмотрел из-под дремучих бровей.
— Зашли проведать, чем ты тут дышишь.
— Глаза болят, — пожаловался Лунин, принялся тереть переносицу, мять лицо.
— Немудрено — в таких условиях работать.
— Ничего, здесь удобно, никто не мешает. День-два отдохну, а там все придет в норму.
— Как у тебя с Пушкиным?..
— Да так…
— В издательстве одобрили?
— Не совсем.
— Что-нибудь просили переделать?
— Просили.
— Переделал?
— Да нет, разные, видишь ли, у нас вкусы, как раз то, что нравилось мне, и просили… А, теперь это не имеет значения.
— Я тебе говорил, возьми эскизы и иди к Снегиреву. Для них он большой авторитет. Хочешь, пойду с тобой?..
— Дался тебе Пушкин! Не первый прокол, как-нибудь переживу. — Резким движением Лунин смахнул крошки с круглого стола. — Может, чаю, а? — Достал из-под кипы листов связку баранок. — Зачерствели, черт! — Поднял за рожок с пола чайник, шагнул с ним за порог, в темноту.
Пока он ходил, пока урчала, наливаясь в чайник, вода, молчали.
Вернувшись, Лунин отодвинул ворох бумаг на стеллаже, включил чайник, плеснувший из рожка на густо испещренный тушью листок, — рисунок на глазах поплыл.
— Ну, что же ты! — хлопнул себя по колену Вадим Петрович.
