Рябиновая ночь - [13]

— Тогда выпьем за ваших птиц, — поднял рюмку Алексей.

— А за ваших?

Алексей немного подумал.

— Можно и за моих. Только унесло их куда-то лихим ветром. Но мы их разыщем. За птиц…

Алексей выпил и стал есть. Анна смотрела на него.

— Я думала, мы больше никогда не увидимся.

— Это, пожалуй, было бы хорошо.

— Вот как? — подняла взгляд Анна. В сумерках ее глаза были темными, с блеском. — Вы довольны всем?

— А на что обижаться? Жизнь меня ничем не обошла.

Анна наполнила рюмку Алексея.

— Выпейте еще, скорей согреетесь.

— Спасибо.

Анна поправила волосы.

— Странно как-то все. Расстались в рябиновую ночь, в пургу встретились.

— Что поделаешь, видно, не в спокойный час родились.

Анна посмотрела сквозь рюмку на вино.

— Как-то по-чудному устроена жизнь. Когда-то звали с собой, не поехала, потом бы пешком к вам прибежала, да поздно было.

— А я вот тоже один раз опоздал из армии прийти…

Алексей долгим взглядом посмотрел на Анну.

— Не можете простить мне?

— Нет, почему…

Из комнаты послышался детский смех.

— А девочек что за стол не зовете?

— Я их только что накормила. Сейчас укладывать спать буду.

За дверью раздались шаги. Вошел Дондок, длинный, сухопарый. Редкие усы его были подернуты инеем. Дондок подал Алексею большую, как лопата, руку.

— Здорово. Спасибо тебе, Алексей. Теперь мой дом — твой дом. Анна, вари бухлер.

— Да я уже сыт, Дондок. И ехать мне пора.

Анна в недоумении смотрела то на Дондока, то на Алексея.

— Что стоишь? — прикрикнул на нее Дондок. — Алексей Баирму спас, не дал угаснуть очагу в этом доме. Носи все на стол. Однако гулять будем.

Глава 3

Пронеслась буря. Обновленная степь, залитая светом, дышала свежестью. Табунки диких коз, выбравшись из лесных убежищ, паслись на увалах. В распадках мышковали голодные лисы. На вершину заречного хребта вышел изюбрь и, гордо подняв голову, застыл как изваяние. Отсюда, с поднебесной выси, он смотрел на степь, которая радужно мерцала от Онона до Алханайских гор. Чуткое ухо изюбра уловило несмелое косачиное бормотание из покоти. Это была первая, еще робкая песня любви. Ни лютые морозы, ни свирепые пурги не могли остановить жизнь на земле. Совсем рядом о сухой сук выбил барабанную дробь дятел, а затем протяжно прокричал: «Ня-я-я». Вздрогнул изюбрь, вздыбился и, наслаждаясь силой, побежал к важенкам, что грелись на солнце у скал.

Анна увидела изюбрей, помахала им рукой.

— Дожили до солнышка.

В деревне возле домов пурга намела высокие сугробы. С них ребятишки катались на санках, фанерных листах и даже в ваннах. Старики отгребали от калиток снег. Бульдозеры расчищали снег по проулкам.

Из боковой улицы вышла Аграфена Бянкина, увидела Анну, поспешила к ней. Лицо у Аграфены было заплакано.

— Что случилось? — встревожилась Анна.

— Петруша потерялся. Уехал перед пургой к кому-то на чабанскую стоянку и как в воду канул. Я все эти дни места не нахожу. В правление сбегала. И там про него никто ничего не знает.

— Да живой твой Петруша. В молодежной бригаде он. С ним там вместе были.

— О, господи, — сквозь слезы заулыбалась Аграфена. — И чего я только не передумала. Хоть не обморозился?

— Мужик уже, что ему сделается.

— Какой там мужик, — махнула рукой Аграфена.

— Вот-вот заявится, дорогу мы на тракторе пробили.

— Спасибо тебе, Аннушка, — Аграфена концом платка вытерла слезы. — Побегу на ферму. Что там творится: коровы с вечера не кормлены, молоко вывезти не могли, пришлось морозить; с телятника крышу сорвало. До свидания. Забегай к нам.

— Как-нибудь загляну.

— А я уже не чаяла вас дождаться, — встретила у порога Анну Елена Николаевна. — Век доживаю, а такой беды не видывала. Как там сам-то?

— Пальцы ног обморозил, но оттерли снегом.

— Вот наказание-то мое, — опустилась на стул Елена Николаевна. — Сидел бы уж дома, старый. Так нет, лезет в самое пекло. Пусть только явится. Я ему такую взбучку задам, про этих паршивых овец и во сне больше вспоминать не будет.

— В деревне-то все обошлось? — разуваясь, спросила Анна.

— Кажись, пронесло беду стороной. А вот в Ключевской чуть чабанка не замерзла. Загнала овец в катон, и показалось ей, будто не все. Села на коня и поехала посмотреть, не потерялись ли где овцы. Отъехала от стоянки и заблудилась. Целые сутки ездила, замерзать стала. Выпустила повод из рук, так конь-то привез ее к дому, подошел к окнам и заржал. Спас бабу-то.

Анна переоделась. Елена Николаевна всплеснула руками.

— Что это я расселась-то? Ты, поди, голодная?

— Не хочу я, мама, есть.

— Да ты, моя, не заболела ли? — встревожилась мать.

— Устала. Посплю немного, потом.

Анна легла в постель, но сон не шел. Никак не хотелось верить, что Алеша для нее теперь чужой. Неужели мог он все забыть?

Вчера она несколько раз пыталась поговорить с ним. Он посмотрел на нее и сказал: «Такого вечера у нас больше может не быть. Давай, Аннушка, не будем портить его». Потом она всю ночь лежала с открытыми глазами, замирая при каждом шорохе. И от того, что он не пришел, теперь мучилась. «Значит, не нужна я ему. Иначе бы его ничто не удержало».

Алексей приехал с Петькой и, не заходя домой, направился в правление колхоза. От встречи с Анной у него на душе остался неприятный осадок. Как и тогда, когда он пришел из армии, закипела горькая обида. Но он подавил это непрошеное чувство. «Для полного счастья тебе только не хватало любовного романа», — с ехидцей подумал о себе Алексей.