Рябиновая ночь - [129]

Сварили уху. Ананий предлагает по махонькой пропустить за удачу. Пропустили. Потом по второй, третьей. Сами знаете, лиха беда начало. Я в этих делах бедовый, если гулять, так широко гулять. Так помалу и набрались.

А в сумерках из города рыбаки подъехали. Мы их к костру. Людей с дороги угостить надо. Один из них вытаскивает бутылку спирта и начинает разводить. Я ему и толкую: «На кой леший добро портить?» А он спрашивает: «Выпьешь стакан?» — «Наливай!» А он парень отчаянный оказался. Подает мне бутылку и говорит: «Дуй из горлышка». Я, конечно, раскрутил в бутылке святую водичку и винтом в рот пустил… — Пронька сбил пепел с папиросы, как-то виновато посмотрел на Алексея.

— Ну, а дальше-то что было? — спросил Алексей.

— Тут у меня, паря, всякое соображение отбило. Помню, что пел, плясал у костра, а что дальше было, не знаю.

Ананий посматривал на Проньку и посмеивался про себя. А Пронька продолжал:

— Проснулся, ничего понять не могу: темень, с боков доски, сверху доски. Хоть я на соображение и тугой, а тут осенило: «В гробу я». Волосы на голове зашевелились, а зубы звяк, звяк. Думаю: «Табак твое дело, Прокопий Ефимович». И так мне самого себя жалко стало, что я чуть горькими не заплакал. Давай припоминать, когда же я умер. Вроде не было такого. И если умер, то почему живой? Концы с концами не сходятся. Думаю, надо сходить к тестю, он позапрошлый год умер, мужик башковитый был, поможет разобраться. Как к нему дорогу найти? Какой-нибудь, хоть дохлый покойник попадется, покажет.

Полежал я немного. Тут любопытство взяло, как же меня похоронили? Пошевелил руками, ногами. Лежу в одних носках и в стареньком пиджачке, в котором на работу ходил. Во мне все внутренности закипели. Вот они какие, жены. Всю жизнь божилась, что любит. А тут для родного мужа ботинки пожалела. Можно было и костюм новый надеть. Появись я в истрепанном пиджачке перед усопшими, засмеют. Ну, думаю, погоди, женушка, явлюсь я к тебе ночью, погляжу в твои глаза.

Так я рассуждаю, а у самого во рту пересохло, а в голове — шум. На земле бы я сейчас принял рюмочку и зашагал, как молодой петух. А тут какие порядки, еще не знаю. Протянул руку — бутылка, а в ней наполовину водки. Знаю, Анания работа, больше некому обо мне позаботиться. Выпил я за его здоровье и сразу повеселел.

Сколько я в гробу пролежал, не знаю. Только надоело мне это зряшное занятие, и решил я пробираться к людям. Попробовал плечом крышку — весь гроб поднимается. Я тут от радости осмелел, как двинул, гроб опрокинулся. А невдалеке у костра Ананий с рыбаками сидит. Я к ним: «Сукины вы дети. За что же вы меня на тот свет спровадили?» Ананий поглядел на меня и говорит: «Пронька, перестань буянить. А то опять под лодку затолкаю».

— Ну, артисты, — смеялся Алексей.

Ананий с Пронькой пошли загружать перегноем навозовноситель. Анна, убирая посуду, задержалась.

— Как живешь-то, Алеша? — спросила, как только Ананий с Пронькой отошли.

— Как Дашибал, где ночь настигла, там и бросаю якорь.

— Не проклинаешь меня?

— Аннушка…

— Не сердись. Я пойду?

Алексей ласково посмотрел на нее.

— Иди.

Хороша цветущая осень в Приононье. Да на этот раз она недолго постояла. Через неделю завьюжило, погнало по степи перекати-поле. Землю схватило твердой коркой. Ручьи подернулись прозрачным ледком. По Онону понесло шугу.

Глава 14

В доме Федора шли последние приготовления к свадьбе. И как всегда бывает в таких случаях, то одно забыли, то другое не учли. Ананий, приглашенный Федором в дружки, метался то во Дворец культуры, то в кафе, где решили принимать гостей, то в сельский Совет.

На свадьбу к Федору приехали отец Степан Тихонович, еще кряжистый старик с пышными белыми усами, и мать — Таисия Прохоровна, сухощавая высокая женщина со скуластым строгим лицом и добрым сердцем. Она соскучилась по сыну и не сводила с него глаз.

— Может, Феденька, в город переедете после свадьбы? Старики мы уж стали. Нам ничего не надо, только бы внучат понянчить.

Федор, одетый в черный костюм, казался еще выше, еще стройней. Всегда гораздый на веселую шутку, сегодня он был сдержанным, немногословным.

— Мы, мама, с отцом уже говорили. Мы с Петровичем, председателем, дело большое задумали. Нельзя мне уехать. Придется вам сюда переезжать. Купим домик. И живите на здоровье.

— Неужто моя молитва дошла до бога? Истосковалась я вся по родному месту.

В дом ворвался Ананий, посмотрел на часы, надел через плечо красно-белую ленту.

— Пора невесту встречать, братцы.

— На чем поедем? — осторожно спросил Дашибал. У него под седлом на улице стояло десять лошадей.

— Как на чем? — удивился Ананий. — На машинах.

— Совсем ты, Ананий, без понятий, — возмутился Дашибал. — Как так можно невесту встречать без коня?

— Ты мне, Мунхэ, кончай тут митинговать. Провороним из-за тебя невесту, стыда не оберешься.

— Тогда один езжай, — заупрямился Дашибал.

— Невыносимый ты стал, Мунхэ. Где твои клячи? Езжай вперед. А мы следом за тобой, — пошел на компромисс Ананий.

Через несколько минут от дома Федора отъехало восемь всадников. Впереди на белом коне скакал Дашибал, за ним двое парней вели в заводе двух черных как смоль лошадей, накрытых белыми коврами, для жениха и невесты. Следом мчались остальные всадники. За ними следовали три машины, в которых находились Федор, Ананий, Пронька, Петька, Степан Тихонович и Таисия Прохоровна.