Рябь - [61]

Хотя мне практически нечем дышать, я не останавливаюсь. Я нажимаю на его грудь еще несколько раз. Как только я наклоняюсь, чтобы вдохнуть еще воздуха в его легкие, вода проскальзывает у него между губ. И внезапно, он начинает кашлять.

Я вскакиваю и делаю шаг назад, наблюдая, как он переворачивается на бок, откашливая воду. Он сгибается пополам, задыхаясь.

Прежде, чем я осознаю, что делаю, я отступаю назад, стягивая свою одежду с ветки позади меня, и скрываюсь в тени. Он подтягивает колени и встает на них, все еще кашляя, одной рукой держась за живот, а другой – упираясь в каменистый грязный берег.

Как только его кашель успокаивается, и я понимаю, что с ним все будет в порядке, я бесшумно отступаю назад в тень. Я растворяюсь в ней, мои босые ноги несут меня прочь. Я уворачиваюсь от веток, корней и камней, переходя на яростный бег, желая оставить правду позади так же легко, как оставляю Коула откашливать воду из озера.

Гравий впивается в мои босые ноги, наказывая меня за мои ошибки.

Я почти убила.

Отвратительный страх поднимается в моем животе, и я едва сдерживаю себя, чтобы не вырвать, когда добираюсь до своего ​​автомобиля.

Я почти убила.

С силой открываю дверь и забираюсь на сиденье. Затем сворачиваюсь в клубок и закрываю глаза, раскачиваясь назад и вперед.

Я почти убила.

Глава 31

На следующий день я остаюсь дома, потому что сыта школой по горло. Я прогуливаю, сославшись на болезнь, и в некотором смысле, это правда. Я больна проклятием. И меня тошнит от этой жизни.

Прямо сейчас я не вынесу встречи с Коулом. Не тогда, когда знаю, что едва не произошло. Что едва не совершила.

Весь день я не вылезаю из постели, в то время как в гостиной работает бабушкин телевизор. Тарелка супа, что она принесла мне, стоит не тронутой, остывшей, на тумбочке рядом с моей кроватью.

В руках я сжимаю игрушечную машинку Шевель, большой палец скользит по ее колесикам. Коул едва не последовал за Стивеном в могилу. А все из-за того, что я была слишком трусливой, чтобы рассказать ему, кто я на самом деле.

Я должна быть бесчувственной, бездушной. Такой, как сирены в мифах – машины для убийств, сосредоточенные на мести. И если это – правда, тогда почему боль переполняет мою грудь? И почему, будучи сиреной, я не могу получить то, чего желаю больше всего на свете?

И это не Эрик. Он был предназначен мне только потому, что я сирена. И поэтому ничем не отличался от меня, преследуя ту же самую цель. Он хотел, чтобы я разрушила его проклятие, и он хотел жизни, которую я могла бы ему дать, но он никогда не хотел меня.

Коул отличается.

И вот почему я боюсь увидеть его прямо сейчас. Пока я не встретилась с ним, пока не сделала то, что должна, у меня словно еще есть возможность быть с ним. Мечтать о том, что он не посмеется и не уйдет.

Но теперь я знаю, что не могу и дальше продолжать так жить.

Я должна рассказать ему.

Непрошеные слезы наполняют глаза, и я позволяю им скатиться по моим вискам.

В конечном итоге, женщины в моей семье всегда остаются ни с чем. Парни бросают нас, когда узнают правду. Вот только не уверена, смогу ли я пережить такое.

Я позволяю слезам затопить меня, оплакивая все, что, уверена, мне предстоит потерять, как только Коул узнает правду.

Но затем меня поражает мысль: возможно, он уже знает. Возможно, он увидел меня, прежде чем начал тонуть, прежде чем бездумно последовал в озеро.

Мои мечты и надежды, успевшие расцвети за последние несколько недель, сейчас увяли и погибли, утопая в моих слезах.

Я поворачиваюсь на бок, прижимая к себе подушку, и позволяю рыданиям сотрясать свое тело, плача так сильно, что становится трудно дышать. Я закрываю глаза, желая вернуть время на месяц назад, желая найти в себе силы с самого начала сказать ему то, что должна была.

На следующее утро я стою на школьном пороге перед входной дверью. Я не плавала вчера вечером, поэтому пребываю в дурном расположении духа. Я была близка к тому, чтобы поехать на озеро, но меня удержала вероятность столкнуться там с Эриком. Я бы позволила ему обнять меня, попытаться унять мою боль.

Я слабая. Слишком слабая. Поэтому я пряталась. И теперь мне нужно выдержать целый день занятий, а на часах только 8:00. Не представляю, как справлюсь с этим. Знаю только то, что после занятий вечером мне необходимо увидеться с Коулом.

Я задерживаю дыхание и открываю тяжелую входную дверь, попадая в шумный коридор. Вокруг меня носятся учащиеся, проталкивая себе дорогу к классам. Когда они проходят мимо меня, то не замечают изменений в моем взгляде, не видят, что я едва держусь на ногах. Я стискиваю зубы от боли. У меня такие ощущения, словно холл усеян осколками битого стекла и острыми жестянками, которые разрезают подошвы моих ног.

Появившаяся из ниоткуда рука сжимает мое запястье. Холодно, жестко, неприятно.

Я оборачиваюсь, подбадривая себя.

Но это не Коул. Это Эрик. Он странно смотрит на меня. В его затуманенном взгляде вспыхивает негодование.

– Ты должна была заехать сегодня утром.

Я дотягиваюсь своей свободной рукой к его и ослабляю хватку на моем запястье.

– Знаю, прости. Мне необходимо было уладить кое-какие дела. – Я встречаюсь с неожиданно надменным взглядом. И с трудом узнаю его сейчас. – Слушай, поговорим об этом позже. Ладно? Не сейчас. У меня слишком много дел.