Ружья еретиков - [62]

— Хорошо, пусть так, — Еретик не стал тратить время на пустые споры со старейшиной. — Я пришел за стволом.

— А вот про ствол мне Руис ничего не говорил, — теперь Гартунг смотрел на Рейхара тяжело и с недоверием. В цехах его, наверное, боятся больше, чем кого бы то ни было из мастеров, такой взгляд пригвождал к месту и заставлял вспомнить все проступки, и только замышленные казались уже совершенными, а совершенные, но незначительные, казались непростительными.

— Уже и не скажет, — Еретик не отвел взгляда. — Его схватили Псы прошлой ночью, он успел отдать мне приказ до ареста.

— Не может быть…

Оружейник сел на место с совершенно обескураженным видом, уже не такой грозный, каким предстал перед Еретиком всего минуту назад.

— Я ничего не знаю об аресте.

— Никто не знает, господин Гартунг. И не узнает. Было решено опровергать все слухи о том, что Руис схвачен. И когда произойдет казнь, мы скажем, что это был вовсе не Руис, но обман, провокация Псов. Настоящий же Руис все еще жив, он свободен, он отдает приказы и полон решимости сокрушить власть Церкви. Руис сам выбрал это — не зря он столько лет не показывал своего лица никому, кроме приближенных. Пусть люди верят в него, он нужен им — непобедимый и неустрашимый.

Оружейник слушал Рейхара, и на его открытом живом лице без труда можно было прочесть каждую мысль.

— Кто это решил? — только и спросил он, когда Еретик закончил говорить.

— Придумал это еще господин Хет. Руису понравилось, это ведь делает его символом нашей веры, а значит, почти бессмертным. Виль поддержал его по каким-то своим соображениям, я не знаю их. Есть и другие люди, но я все же не рискну называть их имен здесь, — Еретик лгал, намеренно упоминая лишь тех еретиков, которых Штуц уже не сможет спросить лично — старый ученый мертв, ересиарх арестован, а Виля прячет сам Рейхар, и ради безопасности Пророка никому не расскажет о его местонахождении.

Рейхар молчал, он уже видел — Гартунг верит ему. Теперь же главное не нарушить это хрупкое доверие неосторожным словом.

— Почему же они прислали вас, Волк, а не кого-то из тех, кого я знаю, кому доверяю? — старейшина мял в руках какую-то тряпицу.

— Потому что я не боюсь, — легко проговорил Еретик. — Потому что мало кто остался на виду у инквизиторов, а из тех, кто зарылся в грязь, я один решаюсь свободно ходить по городу, пусть и не в каждом его районе. И при этом я знаю правду. Потому что мне верит Виль, потому что мне доверял Руис. А еще потому, что кое-кто из тех, кого вы знаете и кому доверяете, боится сам нести ответственность за последний, единственный ствол.

Еретик блефовал напропалую, но по презрительной кривоватой усмешке старого оружейника он видел, что попал в точку — есть среди скрытых членов секты осмотрительные трусы.

— Конечно же, вы можете оставить ствол себе, — сказал Рейхар. — Я доложу Руису, что его приказ не выполнен и вряд ли теперь за это будет какая-то кара. Может, вы и впрямь будете охранять его лучше… Но я действительно думаю, что Руис знал, что приказывал и что безопаснее будет забрать ствол. У вас ведь семья и дело…

Это было почти чуточку лишним, оружейник опять поджал губы и нахмурился.

— Итак, я жду вашего слова, — продолжил Еретик, словно не заметил. — Я бы хотел уйти отсюда как можно раньше: слежки за мной не было, я удостоверился по пути, но меня все же видели цеховые работники.

— Они ничего не скажут, — отмахнулся Штуц, и Рейхар незаметно перевел дыхание — он смог сменить направление мысли оружейника. — Что ж, раз так… Обождите здесь, Волк, я принесу то, за чем вы пришли.

Гартунг вышел, оставив Рейхара одного в комнате, и вернулся через дюжину минут, неся чудесный еретический ствол в темной промасленной холстине.

— Что же в нем удивительного? — спросил Рейхар, сдерживая порыв схватить ношу оружейника и немедленно выскочить на улицу.

— А тебе не рассказали? — изумился оружейник так, что перешел с Рейхаром на «ты».

— Не до того было, — сказал Еретик.

— Ах да, — Штуц понимающе кивнул. — Сейчас покажу.

Мастер развернул из тряпки ствол, по виду не отличавшийся от обыкновенных ружейных стволов, и повернул дульным срезом к окну, противоположному к Рейхару.

— Смотри-ка сюда. Что видишь?

Рейхар скользнул взглядом по стволу и пожал плечами.

— Да ты поближе глянь-то. Прямо вот глазом приникни, смотри на свет.

Еретик послушно приложил глаз к срезу и увидел две закрученные широкой спиралью светлые полоски внутри ствола.

— Это что?

— Винтованные нарезы, — с гордостью и торжеством проговорил оружейник, словно представлял старым друзьям смышленого первенца.

— Так ведь… — Еретик отвел взгляд от ствола и посмотрел на Штуца. — Делают ведь прямые, верно? Неужели все это только ради спиральных нарезов?

— Много ты понимаешь, — беззлобно усмехнулся мастер. — У одного нашего криворукого подмастерья ствол при нарезке провернулся, вот и нарезы вышли кривые. Ну, то есть это он так говорит, что провернулся, а я вижу, что от кривых рук таких нарезов не бывает… Пришел, значит, ко мне с таким порченным стволом и говорит — опробуй, мол, мастер Гартунг. Я как непотребство это увидел, аж плюнул с расстройства — материал-то загубил, а закупать сейчас недешево, Псы многих торговцев пожгли, оставшиеся цены заламывают. Хотел уж выбросить, да вот меня интерес взял, взорвется бронза или не взорвется, если из такого выстрелить? Вроде как не должна. Но ведь нарезы-то кривые, значит, и пуля криво пойдет. Или нет? Так я заинтересовался, даже зарок дал один… Не важно какой. И тут же Руис приходит, про новые ружья выспрашивает, нет ли, мол, чего странного и подходящего у меня. Может, думаю, винтовальный ствол пророку привиделся, а он, болезный, и объяснить не может, потому как нашему ремеслу не обучен. В общем, собрал я ружье, мальчишку одного позвал, которого не жалко, за город вышел подальше и говорю — стреляй. Малец мне — куда? А я возьми, да и скажи — а вон, в бочку. И что ты думаешь? За пятьдесят шагов попал паршивец! И ствол целехонек. Я говорю — давай-ка дальше отойдем. В общем, и за сотню шагов попал, хоть и краем, но это не из-за ружья, это у мальца глаз неверный был. Тут уж я сам взялся. А стрелять-то я умею, как не всякий умеет, и скажу тебе, Волк, как на духу, это диво, а не ствол. За двести шагов я в бочку шесть пуль из десяти уложил. А на следующий день из десяти — восемь пуль. Восемь пуль! За двести шагов! Ты понимаешь?