Рутина - [37]

Все, давай, сказал я себе. Попроси его подвезти тебя, Женя. Ничего страшного в этом нет. Если у него есть причина отказать, он откажет, но, скорее всего, согласится. Я встал и сразу вспотел. Голова у меня кружилась. С детства испытываю эту проблему: тяжело даже в очереди место занять, тяжело спросить что-то в окошке «Справка».

– Простите. Я услышал, что вы едете в Москву. Можете меня подбросить?

Парень оглядел меня с ног до головы и сказал:

– Щас я сделаю звонок и скажу.

Он вышел из кафе, а я сел обратно. Прошло минут десять. Я доел и допил. Меня так расслабило после этого преодоления собственной робости, что я не думал ни о чем. Решил, что он уехал, а сам тупил, смотрел полусон. Но он не забыл обо мне, нет. Парень заглянул обратно в кафе, нашел меня взглядом и свистнул:

– Ты где, салага?! Поехали.

Мы ехали в новеньком «Лексусе». Парень специально ездил в Петербург за ним, где купил новенький в какой-то особой американской сборке и теперь перегонял в Новокузнецк.

– Там живешь, что ли? – спросил я.

– Да, знаешь такой город?

– Я из Кемерова.

– Ничего себе! Зема.

Я зиганул и сказал:

– Кузбасс! Кузбасс! – хлопнул четыре раза и через паузу еще два.

Он сказал, что ему надо заехать в Тверь на несколько часов, но он забросит меня на вокзал, оттуда я быстро доеду на электричке до Москвы или, если захочу, на автобусе. А если вдруг возникнет желание сорваться домой, в родную Сибирь, через полстраны, то он может оставить свой номер и назавтра подобрать меня в Москве. Конечно, я испытал романтический трепет, но все-таки отказался. Работа, музыка, книга, Сигита, мир, который я выстраивал в Петербурге и на заливе, – все это не стоило бросать ради порыва прокатиться домой и свалиться папе на голову без денег и определенной цели.

– Нет, к сожалению, есть другие дела. Но спасибо за приглашение.

– Правильно. Скоро опять кризис накроет, работай, пока работается.

Михаил Енотов сильно заболел. Я застал его лежащим под одеялом в полубреду. Альбина как могла ухаживала за ним. Сам я тоже был обессилен и решил, что в понедельник пропущу работу, чтобы успеть записать голос. Я созвонился с Женей и объяснил ему, что приеду во вторник. Сейчас, остаток воскресенья, я подумал просто выпить с Лемом и уже собирался пойти к нему, но Михаил Енотов сказал:

– Лучше позови его сюда.

Альбина спросила, уверен ли он, что это правильно. Ему же нужен покой.

– Пусть лучше Женя прочитает мне «ночных грузчиков».

Пришел Лем, посмотрел на Михаила Енотова и сказал со знанием дела:

– Ему надо молока с маслом! Куриного бульона ему надо. Но он же теперь отказывается – веганом стал.

– Прауд ту би виган! – сказал Михаил Енотов из своего угла.

Приехала Сигита от мамы, и я устроил выставку достижений: начал зачитывать им тексты каждого нового трека под музыку, делая пометки «это мой куплет», «это куплет Михаила Енотова».

– Уже лучше, – сказал Лем. – Если на прошлом альбоме я думал, что где-то Стасик недотягивает до Жени, здесь же – оба молодцы, и где-то мне нравится больше один, а где-то другой.

– Великий будет альбом, – сказал Михаил Енотов.

Мы вышли покурить с Лемом.

– Вот Альбина расстраивается, – пожаловался Лем. – Она тут с ним бегает уже три дня, пытается заботиться о нем, чуть ли не горшок носит. А ты приехал, стихи прочитал, и у него сразу настроение поднялось, оклемался. Она ревнует.

Поздним вечером Михаилу Енотову стало хуже, температура еще подскочила, и ему вызвали скорую. Оказалось, что у него какая-то инфекция в горле, и надо было оперировать. Его увезли в инфекционную больницу, а у меня случилась самая дурная и глупая ссора с Сигитой. Мы уже оба были пьяные, хотя она почти не пила – наверное, мое опьянение передалось ей. Не знаю, как все началось. Наверное, я просто устал и начал капризничать, а ей не удалось сменить вектор. Я обвинял ее в том, что она больше не испытывает ко мне страсти, в том, что она ничего не хочет делать, чтобы быть со мной, в том, что она ни разу не приехала в Петербург, хотя собиралась. Ох, я даже мелочно вспомнил ей один сценарный этюд, который она у меня забрала – идею, которую она выдала в учебе за свою. Даже ведь не спросила разрешения! Понесла показать мой этюд в таком виде, недоработанный, недозревший, показала учителям, тем самым загубив.

– Да я уверен, что как только появится мужик получше, мужик поудобнее, мужик, с которым тебе комфортнее, ты даже глазом не моргнешь, как изменишь мне! Вот и вся твоя любовь.

Она заплакала и убежала в комнату к Лему. Потом вернулась в еще большей истерике, потому что Лем с Альбиной сказали ей разбираться самой.

– Они там, видите ли, ужинают!

Она все грозилась уехать к маме, но не уезжала. Потом помню, как лежал с ножом возле входа в комнату – Сигита закрылась там и не пускала меня. Я грозился прирезать ее, а потом себя. Потом ей надоело там сидеть одной, она впустила меня, мы занялись любовью, и она уснула. Обнимая Сигиту, я подумал о том, как мне повезло: у меня есть любовь, есть книга, которую я скоро напишу, есть друзья, и завтра я буду записывать голос (на этот раз не на микрофон-палочку, а на нормальный микрофон у приятеля студента-звукорежиссера), и что, если прямо сейчас на землю упадет огромный метеорит, ничего страшного. Я счастлив, я готов к смерти, так я думал. Потом вспомнил и поправился: нет, я же все еще мясоед – значит, еще не готов.