Рутина - [26]

– С бабой пока все сложно.

Ну вот, подумал я, мы поставим «вконтакте» статус «все сложно» вместо «встречается с». И будем понемногу чинить отношения. Неужели я готов простить эту измену?

Дверь машины распахнулась. В салон заглянул парень по прозвищу Кузьма. Мой бывший одноклассник. Сейчас он досиживал срок, но его уже отпускали домой ночевать.

– О, какие люди!

Я вылез, чтобы обняться с ним. Он немного потусил с нами. Рассказал, как у него дела. Осталась пара месяцев, и будет свободным человеком. Тут еще мимо проходил Пуджик, он же Ушастый, он же толстяк Паша. Парень, с которым у меня была первая рэп-группа, когда нам было по пятнадцать лет. Он тоже сел в машину. Теперь нас было пятеро, мы сидели, шутили, разговаривали. Странно. Вроде бы все уже взрослые, но такие же, как в школе.

Пуджик сказал:

– Коня только не хватает. Где теперь Конь?

– На Север уехал, – ответил Миша.

Конь – это прозвище Вовы. Пуджик стал расспрашивать про него. Про девчонку, в которую Вова был здесь влюблен и с которой у них так ничего и не вышло. Вова настоящий мастер в этом. Он влюблялся всегда только в тех девчонок, с которыми ему ничего не светит. Вдруг слово «переспал» приобрело некоторую прозрачность, сквозь него я увидел, что, скорее всего, Вова влюбился в Сигиту, а не просто переспал с ней. Я оказался прав: в этот самый момент он уговаривал мою девчонку быть с ним. В ее пересказе она трезво отвечала, что не поедет с ним ни на какой Север и чтобы он катился подальше.

– Упустил момент, – сказал Тимофей. – С Вовой Конем всегда так. Не сидится ему спокойно.

Как же мне о нем не думать, как же мне о нем не слушать, думал я, смотрел в окно на снег и пил безалкогольное.

– О, дай попробовать, – сказал Пуджик. – Никогда не пробовал нулевку.

– На, – я протянул ему банку. – Только я бабе сегодня лизал.

Пуджик усмехнулся, я покосился на Кузьму, это было мое прощупывание, отрицание пацанской Буквы. Пуджик взял банку и принюхался к пиву, затем глотнул:

– Ну, нормально. Почти похоже.

– Ага, только у тебя теперь волосина в зубах, – сказал Кузьма, и все засмеялись. Я тоже. Все-таки уважение к отсидевшим в крови даже у меня, хоть моя семья всегда как будто жила в интеллигентском мирке.

Мы вышли с Тимофеем поссать за домом, и я ему все рассказал. Моча текла в снег и дымилась, и меня прорвало. Как он мог, вопрошал я. Почему Вова Конь это сделал?

– Ну что я могу сказать тебе? Соболезную, Жук.

– И что бы ты сделал на моем месте? – спросил я.

– Сдай билет. Объясни отцу, что тебе нужно еще неделю побыть дома, с друзьями.

Когда мы сидели в машине, Тимофей незаметно от остальных протянул мне телефон. Там была такая переписка: Тимофей «Privet, Vova. Kak dela?» – Вова «Трахнул Сигиту. Потерял друга».

Сомнений не осталось: это не сон, это произошло.

Конечно, я не послушался Тимофея и утром сел в самолет. Я всегда очень любил есть в самолете, но на этот раз отказался от еды. Безалкогольное пиво было единственной моей пищей за последние сутки. Мы приземлились в аэропорту Шереметьево. Получил эсэмэс от Сигиты: «Pozvoni, kogda syadesh», но перезванивать не стал. Время поджимало, я побежал на аэроэкспресс. Тогда еще не нужно было платить за него, если был билет на самолет. Но правила менялись от полета к полету. На входе в тоннель показал билет на самолет, но человек мне ответил:

– Вам надо вернуться и распечатать билет на аэроэкспресс.

– Я только что прилетел. Могу по авиабилету пройти? В прошлый раз можно было.

Он сказал, что нет. Я сказал, пожалуйста, поезд же сейчас уедет. Ладно, сказал человек и пропустил меня.

– Но там будет еще один контролер.

Я бежал вниз по эскалатору и успел в вагон. В нем ждала, да, женщина-контролер. На каждом входе было по контролеру, и мне досталась худшая. Никогда не видел такого озлобленного лица у человека этой профессии. Я показал ей авиабилет:

– Не успел обменять, – попытался оправдаться.

– А меня не колышет!

Она двумя руками стала выталкивать меня из вагона. Телефон звонил в кармане. Мне вдруг очень захотелось остаться внутри, снаружи надо было искать новый транспорт, куда-то идти, смотреть на указатели, а здесь лишь пробиться через эту тетку.

– Спокойно! – взвизгнул я, как испуганный поросеночек.

Женщина-контролер оказалась такой сильной, что мне не удалось сохранить свое место. Спустя миг я стоял на перроне, и двери тут же захлопнулись, чуть не отрубив кусок от меня. Мне нужно было продержаться всего секунду, чтобы остаться в вагоне. Женщина-контролер злобно и победно смотрела на меня через стекло. Я не выдержал и приложил к стеклу средний палец, говоря этой суке: «Отсоси!» Ее лицо расплылось в самой омерзительной улыбке, которую я видел в своей жизни. Это чистая правда. Она была счастлива от того, что ей удалось обидеть другого человека. Неважно, что им оказался я. Она была самим злом, и от этой улыбки мне стало страшно, как во сне.

Телефон все еще звонил, поезд ехал, голова кружилась, тошнота поднималась по пищеводу. Я пялился на экранчик телефона, пытаясь очнуться, но просыпаться было некуда. Каждая секунда дробилась на тысячи еще более коротких, но и каждый отрезок был огромным, тяжелым и страшным. Меня сковала боль, я видел все подробно, как накуренный человек видит движение минутной стрелки на настенных часах, процесс превращения меня в stari kashku, происходящий в каждой клетке, и я понимал, что этот процесс будет фоном моего пути, он будет длиться всегда.